Под окном стоял мотоцикл «Ява» — подарок матери на день рождения. Роман надвинул шлем, включил зажигание… На максимальной скорости въехал на Октябрьский мост, притормозил, сунул руку в боковой карман. В воздухе сверкнуло блестящее лезвие клинка, где-то глубоко внизу глухо булькнуло. Главная улика на дне. Возле Политехнического института Фонарев развернулся и поехал обратно.
В этот момент его увидел и запомнил студент Вольдемар Риекстинь, провожавший девушку. Если бы начать разрабатывать версию Леши Волкова — «мотоциклист в коричневой кожаной куртке», мы вышли бы на Фонарева с другой стороны. Этот путь посложней и подольше, но и он неизбежно вывел бы нас на преступника.
— Скажите, Фонарев, как пришла вам в голову такая дерзкая идея: вернуться на место преступления? — задает вопрос следователь Сушко.
— Я хотел узнать, что с таксистом… жив ли он? И потом… я хотел заявить, что это я… ударил его ножом… И если бы меня кто-нибудь узнал в тот момент, я бы не стал отпираться…
Фонарев говорит быстро, торопливо, взахлеб, а глаза в этом монологе не участвуют, они живут своей, отдельной жизнью, думая совсем о другом, потаенном… О чем же? Ну, например, о том, что от этой молодой симпатичной женщины зависит теперь его судьба и не худо бы ее разжалобить, «запудрить» ей мозги. В действительности вернулся он на улицу Гончарную совсем по другим мотивам.
…На обратном пути Фонареву пришла наглая мысль — вернуться! Затесаться в толпу, послушать, что говорят. Узнать его может только таксист, если жив остался… Но его, наверно, уже увезли в больницу… или в морг… Кто еще его видел? Какая-то женщина? Мать таксиста? Но издалека и мельком. Плащ он снял, волосы зачесал на пробор. Риск быть узнанным ничтожен, а выиграть можно много. Бесспорное алиби! Где был в это время? Там же, где и вы, товарищ блюститель! Вспомните, вы же меня свидетелем записывали…
Все было так, как он ожидал. Раненого увезла машина «Скорой помощи», возле дома сгрудилась толпа любопытствующих и сочувствующих. Роман хотел присоединиться, как вдруг увидел Еремина — мастера своего цеха. Он шел ссутулившись, пришаркивая ногами, словно нес на плечах немыслимую тяжесть.
— Иван Николаевич, что здесь случилось? — бросился навстречу Фонарев. — Я ехал мимо, смотрю — толпа…
Еремин вяло пожал протянутую руку.
— Сына моего пырнул какой-то бандит.
Фонарев похолодел. Выходит, тот парень… Ну да, вот же дом, в котором живет мастер. И в цехе говорили, что сын у него работает таксистом. А та женщина, мать таксиста?.. Значит, это была жена Еремина? Он видел ее только однажды, на комбинатском вечере. Что ж теперь делать?! Если бы он знал!.. А, что там, теперь поздно каяться. Может, все и к лучшему: кто подумает, что он мог поднять руку на сына своего мастера? Сейчас главное — не подавать виду, полнейшее спокойствие…
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Фонарева, а вслух он спросил:
— Не нашли?
Еремин ссутулился еще сильнее.
— Догнал бы, живого места не оставил. Может, и хорошо, что не догнал…
Потом Фонарев помогал мастеру готовить машину Михаила к отправке в таксопарк, успокаивал рыдающую Ксению Борисовну: «Его найдут, его обязательно найдут…»
В первое мгновение, увидев Фонарева, Ксения Борисовна вздрогнула. Ей показалось, что… Но тут подошел Иван Николаевич, сказал, что работает с Романом в одном цехе, а главное, в памяти Ксении Борисовны накрепко засела массивная челюсть преступника, а у Фонарева подбородок был круглый, женственный, безвольный. Потом мы выяснили, что свет фонаря падал под углом, и это удлиняло черты лица.
— В общем, Фонарев, — подвожу я итог, — помогли тебе твои хитроумные уловки, как нищему рукопожатие.
— Я хотел, хотел прийти с повинной! — кричит Фонарев. — Это она меня отговорила…
— Вот как? А мне Лаура сказала, что она вообще ничего не знала о преступлении…
— Слушайте вы ее больше, она еще и не то придумает. Это ж такая стервозная девка!.. На следующий же день рано утром я пошел к ней…
На звонок открыла Лаура. На пороге стоял Фонарев — бледный, с темными кругами под глазами от бессонной ночи. Не спрашивая разрешения, прошел в комнату, рухнул в кресло.
— Ромка, что с тобой?
— А то ты не знаешь!
— Скажешь — узнаю…