— Совсем не намекаем, а прямо говорим — ваша старая приятельница Пепи, о которой кто знает почему вы отказываетесь давать показания, убита! Она, как стало нам известно, имела торговые и всякие другие отношения лично с вами. Вы же ей не раз угрожали, что «поставите свечку». У вас что, нет алиби на двадцать первое апреля, на понедельник? Что вы упираетесь?
— Достаточно. Раз вы считаете, что это я… убил Пепи?
— Я ничего не считаю, я только спрашиваю.
— Никого я не убивал! Нет! Нет! — выкрикнул Попов. За все это время он в первый раз по-настоящему разволновался. — Вы специально хотите пришить мне убийство. Не можете найти настоящего убийцу и выбрали меня… Нет, это у вас не получится!
— Есть только один способ, чтобы этого не произошло, Попов. И он в том, чтобы вы рассказали все, что знаете, и хорошее и плохое, без боязни за мелкие прегрешения… Убедите нас, что вы говорите правду и только правду. Дайте нам возможность оценить это…
— Вам?!
— Об убийстве потом. А сейчас скажите, с какого времени вы знаете Пепи?
— Давно. Еще в Плевене. Школьная любовь, первая любовь у Пепи.
— Которая стоила ей очень дорого.
— Любовь без жертв не бывает. Зато я сделал из нее женщину!
— Спокойнее, Попов, спокойнее! Разве вы не видите, разве не в состоянии понять человеческую, трагическую сторону вашего поступка? Вы же разбили ей всю жизнь. Ее исключили из школы, из комсомола…
— Велика потеря! Даже если бы она и закончила школу, эта комсомолка сегодня была бы делопроизводителем в какой-нибудь сельской кооперации. А вы знаете, как она жила в Софии, после того как я ей «разбил жизнь»? Я сделал из нее человека!
— Значит, ее благополучие — ваша заслуга?
— Она моя воспитанница.
— Хорош воспитатель, ничего не скажешь! — воскликнул Консулов.
— И как же закончилась ваша любовь? — спросил Антонов.
— Как и всякая другая. Арриведерчи миа кара бамбина[4].
— Так просто… арриведерчи… и все?
— Конечно, все, а вы что хотели, чтобы я женился на ней! Впрочем, она этого хотела. Даже пробовала меня окрутить. Заявила, что беременна, что у нее будет ребенок. И что от меня! Классическая хватка при отлове дураков…
— А была ли она беременна на самом деле?
— Пустое.
— И каким же образом вы с ней расстались? Без скандалов, тихо-мирно?..
— Куда же ей деваться? Только скандалы ей были нужны да желание раструбить среди всех плевенских сплетников о том, что у нее будет незаконный ребенок.
— Джентльмен, ничего не скажешь.
— О каком джентльменстве здесь может идти речь? Во-первых, она не была беременна. Во-вторых, если и была, то не от меня. И в-третьих, а если и от меня, то пусть делает аборт!
— Хм-м. Но вы все-таки вопреки всему продолжали вашу дружбу, а точнее — деловые связи. После того как вы сказали ей «арриведерчи», она вас разыскивала? Или вы сами вспомнили о ней?
— Через несколько лет мы случайно встретились в Софии.
— А до этого ничего? Как-то легко вы вышли из игры. Разве ей было все равно, что вы обманули и бросили ее?
— А что было делать! Со злости или со стыда, но она покинула Плевен. Отправилась в Софию… Не говоря мне об этом. Правда, через какое-то время я получил от нее телеграмму из Ихтимана. Она звала меня туда.
— А вы… поехали к ней?
— Нет. В это время я был уже на море, работал барменом на «Посейдоне». Произошло это где-то в мае следующего года. Телеграмму получила моя мать. Она отдала ее мне, когда я вернулся в Плевен.
— И что было в телеграмме?
– «Приезжай сразу же больницу Ихтиман. Очень важно». Или что-то в этом духе.
— Но почему в Ихтиман? И что произошло там с ней? Вы этого не поняли и не спросили об этом после?
— Спрашивал я ее раз-другой, но она все усмехалась как-то загадочно. Сказала только, что это давно забытое прошлое, что если уж я не откликнулся на ее призыв, то сейчас мне нечего и спрашивать,
— Каким образом началась ваша дружба в Софии?
— Я случайно встретил ее в «Шляпе».
— Как это еще в «шляпе»?
— Ну, одно заведение, кафе «Динамо» на улице Басила Коларова… Мы его называем «Шляпой» из-за зонтиков от солнца над столиками. Наверное, это наши пижоны-интеллектуалы выдумали…
— Хорошо, встретились, а потом? Расскажите подробнее о ваших взаимоотношениях полностью, до самой ее смерти.
И Попов рассказал все довольно подробно, но явно скрывал самое главное. Было ли главным убийство или же спекуляция иностранным дефицитом?
— А сейчас скажите, — продолжал Антонов, — у вас были какие-либо неприятности с Пепи, скандалы, например?
— Разве ж можно без этого! Кричали друг на друга. Довольно часто. Пепи была настолько жадна, насколько и упряма.
— А вы были бескорыстным филантропом?
— Она ругалась как мужик!
— А кто ее научил?
— Жизнь, гражданин следователь.
— Скажите мне, а какое «большое дело» вы недавно ожидали?
— Было оно, «большое дело». Это с арабом. Разве не «большое»? Если бы вас не было, не менее тысячи левов лежало бы у меня в кармане…
— Значит, так. А нет ли здесь чего-нибудь другого, еще серьезнее?
— Что, разве тысяча левов «не серьезная» сумма? Сколько бы вы вкалывали за них!
— Каким образом Пепи держала вас в своих руках»?
— Не понимаю.
— Так много раз она хвасталась перед некоторыми своими знакомыми.
— А, все это сплетни! Если же она об этом болтала, то напрасно — порисоваться хотела. Насколько я был в ее руках, настолько и она была в моих руках. В общем, зря вы меня расспрашиваете о Пепи. Ищите в другом месте!
— И все-таки я хочу, чтоб вы рассказали, как провели день после обеда и вечер двадцать первого апреля. Мне любопытно узнать ваше алиби.
— Нет никакой необходимости в алиби. Пепи я не встречал уже долгое время, в течение нескольких недель до этого дня. Если не больше! Но поскольку вы интересуетесь этим днем… то, наверное, я его проводил как всегда… После обеда в каком-нибудь кафе с приятелями или с бабами. Вечером, наверное, где-нибудь в ресторане, а может быть, перебрасывались в картишки…
Когда Мери увели, пробило десять вечера. Все трое были чертовски голодны и усталы. И хотя Консулов попытался начать разговор, Антонов остановил его: «На сегодня хватит, Крум!» Он проводил обоих до ближайшей закусочной, где жарили последние люля-кебабы, а сам отправился к остановке трамвая. В соседнем скверике он закурил — какую уже сигарету за день? Допрос этого наглого мошенника и развратника его разочаровал, хотя какое-то внутреннее чувство подсказывало Антонову, что Мери не то лицо, которое им нужно. В общем, этот случай был прямо-таки заколдованный. Загадочный убийца действовал каким-то очень хитрым и тонким способом, едва ли не с помощью сверхъестественных сил. Или же… случай был настолько прост, что ослепил их. Прост, как колумбово яйцо!
* * *День, как всегда, начался с совещания у полковника Бинева. Были и остальные члены группы. Как обычно, Бинев уже ознакомился с последними протоколами допроса, и ему не нужно было докладывать о случае с Мери.
— Почему вы занимаетесь этим хулиганом? — спросил Бинев. Видно было, что он раздражен, готов даже кричать и ссориться. — Работаете для другого отдела, по валютчику, а свои непосредственные задачи не выполняете. — Он посмотрел на Консулова, как бы напоминая ему о давней дружбе с хозяйственным отделом.
— Ради специфики следствия, — спокойно ответил Антонов, — из-за отсутствия косвенных улик нам нужно искать мотивы преступления, а затем уже и убийцу. А Попов, как главный контрагент Пепи, очень перспективен…
— Вы мне с перспективами не очень-то. Сколько дней прошло, а вы прыгаете как блохи от человека к человеку и… ничего конкретного. Именно в этом ваша основная ошибка, что не разрабатываете до конца гипотезы.
— Нет смысла есть яйцо, чтобы понять, что оно тухлое. Достаточно его понюхать, — вставил Консулов.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Если бы мы до конца разрабатывали все эти гипотезы, то были бы еще дальше от конца.
— Это относится и к Сивкову?