Антонов не торопился начать разговор. Он уже уточнил позицию, стратегию разговора. Сейчас нужно было продумать только тактику. За считанные секунды необходимо было составить представление о человеке, сидевшем перед ним… Подчеркнуто интеллигентен, скорее всего весельчак, еозможно, гуляка и галантный ухажер. Своего рода стареющий ихтиманский Казакова… Очень хорошо, с таким легче было говорить.
— Вот в этих документах написано, что Пенка Василева-Костадинова, — Антонов протянул доктору историю болезни, — была прооперирована от острого приступа аппендицита 5 мая 1966 года. Вы это подписали?
Каролев взял документы и внимательно всмотрелся в их содержание. По каким-то едва уловимым изменениям в выражении его лица, по тому, как он перестал читать и задумался, Антонов понял: он хорошо знает и помнит случившееся. При таком варианте линия разговора могла быть одной — открытая, прямая атака. И нельзя ни на миг забывать: «Пепи сейчас жива!» Нельзя открываться раньше времени…
— Ну… это так давно было, прошло целых девять лет. Знаете ли вы, скольких людей я прооперировал за это время! И что же вас интересует?
Только не так. С самого начала доктор должен понять — у него нет никаких путей к отступлению! Без всяких там виляний.
— Не знаю, доктор Каролев, скольких людей вы оперировали за это время, но данный случай — особенный, и вы его хорошо запомнили, не правда ли? Я пришел сюда не просто побеседовать с вами о вашей врачебной практике, а для того, чтобы все выяснить. Поэтому давайте начнем! Прошу вас закрыть дверь на ключ, дабы нас не беспокоили.
Каролев молча встал и покорно закрыл дверь на ключ.
При знакомстве с его документами оказалось, что Каролев родился в Плевене. Антонову это показалось хорошей приметой, обещающим и перспективным сигналом. После того как он предупредил Каролева об ответственности за дачу ложных показаний, Антонов сказал:
— Вы, разумеется, даете себе отчет в том, что я совсем не случайно приехал из Софии из-за этого «давно забытого случая» в вашей медицинской практике, и нам уже известно не только то, что Пенка Василева-Костадинова не оперировалась от аппендицита, но и многое другое? Цель моего посещения — как можно скорее оформить протоколом события мая 1966 года, поскольку без этого нельзя закончить одно дело и установить степень вашей ответственности за совершенное служебное преступление. Это ваша подпись?
— Да.
— А почему здесь нет подписи второго врача? Разве эта форма не должна подписываться двумя врачами?
— Да, заведующим отделением и лечащим врачом. Но в данном случае я был и тем и другим…
— Как же вы ее оперировали, если этого на самом деле не было?
Доктор Каролев наклонил голову и замолчал. Он только старался делать вид, что вспоминает, хотя на самом деле все хорошо знал и помнил. А сейчас он явно колебался.
— Жду вашего объяснения. И не добавляйте к прежнему служебному преступлению нового, за лжесвидетельствование.
— О каком должностном преступлении вы говорите?
— О том, что Костадинова не была оперирована, хотя в документе вы записали иное.
— Этот документ является лишь частью необходимого оформления одного доброго и справедливого поступка. Дело в том, что, не будучи замужем, она забеременела и не захотела оставлять ребенка. А чтобы не получить психическую травму, не краснеть в будущем, мы и оформили фиктивную историю болезни. Пришлось записать, что ребенка родила другая женщина… С согласия и по настоятельной просьбе обеих сторон. О какой ответственности здесь может идти речь, разве это должностное преступление? В таких случаях, знаете, порой подобное происходит. Такова уж наша медицинская практика.
Вот, значит, как все было. Пепи все-таки забеременела, она в самом деле не лгала Попову. И позвала его телеграммой в самый последний момент, дабы еще раз поговорить с ним о судьбе их общего ребенка. А если бы Мери согласился, они бы поженились. Какое же огорчение и разочарование охватило ее, когда тот не ответил! Это явилось последней каплей в столь фатальном решении Пепи отказаться от ребенка…
— Понимаю, но почему нужно было сочинять операцию от аппендицита?
— А что можно было написать — родила ребенка? Тогда где сейчас ее ребенок? И… кроме того, она на самом деле лежала в больнице, ее пребывание здесь необходимо было как-то оформить…
— И все-таки вы, как должностное лицо, составили документ с преднамеренно ложным содержанием.
Доктор Каролев посмотрел на Антонова долгим взглядом и с нескрываемым укором покачал головой.
— Эх, вы! Кроме должностного положения, я прежде всего врач и… человек. А моя профессия, — тут он сделал ударение на слове «моя», словно бы противопоставляя ее профессии Антонова, — должна быть гуманной. Этот документ, именуемый вами ложным, сделал счастливыми двух человек, не имевших возможности родить своего ребенка. Кроме того, он дал радость и беззаботное детство, причем в самых идеальных условиях, брошенному на произвол судьбы ребенку. Впрочем, это также спасло от позора и страданий его мать, не готовую ею быть, да и не желавшую ею стать. Она недостойна быть матерью! Что вы еще скажете о документе?
— Понимаю, понимаю. И все-таки почему вы согласились с этой… как точнее назвать…, подменой матерей? В этом есть что-то неправильное, противоестественное. Даже с чисто формальной стороны…
— Я сделал бы подобное еще раз, если бы убедился в том, что мой поступок пойдет на пользу обеим сторонам и прежде всего на благо самому ребенку. А здесь именно так и было. Кроме того, ребенка взяли моя сестра и ее муж, люди почтенные, с блестящим общественным положением. Культурные, добрые, заботливые. Наконец, и сама Пенка не чужой нам человек, а… дальняя наша родственница. Дочь моей двоюродной сестры. Но она оказалась неблагодарной. Сожалею, что тогда я помог ей в этом, спас от позора. Ах, какой негодяйкой она потом оказалась!
Доктор Каролев, видимо, был искренне взволнован, даже покраснел от возмущения. Кажется, он забыл, что разговаривает с представителем следственных органов и что у него берут показания. Немного помолчав, он спросил:
— Она хочет назад ребенка, правда?
— Это ее ребенок, — уклончиво ответил Антонов.
— Ребенок! Сучка она, а не мать. Впрочем, зачем обижать собак? Те заботятся о своем потомстве, кормят щенят, готовят к жизни, пока они не вырастут, пока не войдут в жизнь. А она! Бросила его и годами не интересовалась судьбой ребенка. А теперь посмотрите на него1 Какой мальчишка! Мой племянник Виктор!
Каролев извлек из бумажника цветную фотографию и протянул ее Антонову. Восьми-девятилетний мальчуган с длинными русыми волосами дерзко смотрел с фотографии светло-синими глазами. Он был поразительно похож на Пепи. Отличное доказательство!
— Сестра ваша тоже была в больнице?
— Что? — Каролев не понял вопроса. — Нет, я сделал запись о ее родах дома, в домашних условиях. Они были с мужем здесь, ждали, пока Пепи разрешится от бремени. А на седьмой день взяли малыша и отвезли в Софию. Вместе с нею.
— Не было ли это рискованно?
— Ничего особенного, машиной — один час.
— Я имею в виду не дорогу, а отлучение ребенка от матери. На седьмой день после родов…
— Все было подготовлено заранее. Она же не хотела кормить его грудью в больнице! Чтобы не деформировать бюст… Нет, вы можете себе это представить! И здесь и в Софии его кормили чужие женщины… Сестра моя с мужем ухаживали за ним отлично, самым лучшим образом. Сестра у меня педиатр, а муж ее химик, старший научный сотрудник или профессор… Ребенок оказался на редкость здоровым. Хорошо рос…
— Вы явно настроены против Пенки. Сами же сказали, что такое бывает — незамужняя мать, которая не в состоянии вырастить ребенка, и потому отдает его в чужие руки.
— Она мне не родственница. Мать ее — да. И не за это я ее ненавижу. А потому, что она злая и развратная женщина… Впрочем, это ее дело, ее судьба. Я ее ненавижу за то, что последние два года она не давала им проходу, требовала ребенка, угрожала сестре и ее мужу…