«Бережешь, сволочь…» — Силин за время работы в ГПУ научился скрывать свои мысли. Но про себя выражался. Не сдержаться.
Чтоб снять медальон с шеи и не порвать цепочку, Горбыль отрезал голову женщине. Это свидетельствовал один из бывших воинов «крестьянской армии» Монстрова.
— Как вас величать? — спросил хозяин.
— Геннадий Арсентьевич, — ответил Силин. — Васильев моя фамилия. И человек я технический. Шофер, механик.
— Из офицеров будете?
— Из офицеров. Но об этом, Иван Константинович, не спрашивают.
— Это я к слову. — Он осушил еще стаканчик. — К слову. Озверел в одиночестве.
— Но я тоже… не очень желанный гость. Боитесь?
— Боюсь, — сознался Горбыль и, спохватившись, предупредил: — Но в ваше дело я ввязываться не буду. Поздно. Годы. Меня даже новая власть не принуждает к работе. По собственной воле сторожем работаю. Топливо всякое на складе охраняю. А в дела ваши не ввязываюсь.
Силин старательно хрустел огурцом. Еще одна новость! Этот человек ничего не знает,
— У меня поживешь, — рассудительно продолжал Горбыль, — обвыкнешь. — И вдруг спохватился: — Как с документами у тебя, Геннадий Арсентьевич?
— Чистые, — успокоил Силин.
— Поживешь. А там с Турсуном встретитесь.
— Когда… с Турсуном? — спросил Силин.
— Поживи, — неопределенно ответил Горбыль. — Занимайся своим делом. А за жизнь, за столование не беспокойся. Заплатите же.
— Хорошо, Иван Константинович. Поживу, займусь делом.
На первое время было чем заняться: нужно подготовить тайник и сообщить о нем туда, опять по адресу туркестанского эмигранта. Сообщать-то, наверное, и будет неведомый, осторожный Турсун. А пока Турсун начнет следить за каждым шагом гостя.
— Мне письмо отправить надо. Наверное, это Турсун сделает. Поэтому хотел бы встретиться раньше.
Горбыль выбрал аппетитный кусок сала, розоватый, с темными полосками мяса, густо намазал горчицей и ловко откусил. Он даже помотал головой от удовольствия и вытер выступившие слезы.
— Турсуна я не знаю, — наконец сообщил хозяин дома. — Может, его и по-другому зовут.
— Как же я увижу его? — спросил Силин.
— Они сами узнают о вашем приезде. Сами. Как устроитесь на работу, так и подойдут. Разыщут.
Этого Силин не ожидал. Наверное, англичане не слишком надеялись на Васильева.
ОСНОВНОЕ ЗАДАНИЕ
На какую же работу должен устроиться Силин?
Последующие допросы Васильева вновь не дали результатов.
«По автоделу… На любое предприятие…» — твердил бывший поручик.
Однако Гусейн Аманов знает, чем должен заняться его племянник Керим со своими друзьями. И еще одно: Аманов ни о каком Турсуне не упоминал, даже в те минуты, когда он. взорвался и забыл об осторожности.
Гусейн Аманов. Гусейн Аманов может вывести из лабиринта, куда их завело упорное нежелание Васильева высказаться до конца.
Силин даже не может отправить письмо…
Но ведь Гусейн не знает о Турсуне. Не может он знать, с какими агентами еще должен встречаться Васильев. Не может знать…
За окном мелькали телеграфные столбы. Силин не мог сосредоточиться. Столбы отвлекали. Рядом с одним из них можно устроить тайник. И одна задумка уже не давала покоя Силину.
Гусейн Аманов — горячий человек. Он еле сдерживается, он рвется с крепкой цепи, он хочет действовать и только действовать. «Надо разрешить ему. Надо разрешить. Надо…»
Эти споаа укладывались в ритм поезда.
«На-до! На-до!» — стучали колеса.
В который раз мотается Силин в дачном, или как еще называют, рабочем поезде до Янгиюля и обратно. Он бродит по маленькому городку, заходит на базар, а то и в кино. Останавливается у ворот хлопкоочистительного, маслобойного, консервного заводов. Конечно, Силин знает, как за последние годы стали расти даже такие маленькие города. Но сейчас он сталкивался с новыми промышленными предприятиями, улицами, домами и по-настоящему, зримо ощущал масштабность роста.
Пожалуй, Васильев, изучив все города по старым путеводителям, был бы удивлен тем, что происходит на самом деле.
На базаре, возле жаровни с шашлыком, Силин наконец встретился с сотрудником ГПУ. Шашлычник, розовощекий, толстоватый парень щурился, раздувая огонь дощечкой, отгонял дым. И Силин, положив два шампура шашлыка на свежую лепешку, отошел в сторону, прислонился к стене мелочной лавки.
Рядом, устроившись вначале на корточках, потом убедившись, что так неудобно, поднялся парень. Он ловко, не обжигаясь, стаскивал с шампуров дымящееся мясо, отламывал кусочки лепешки.
— Мое мнение, — сказал, не поворачивая головы, Силин, — надо ехать к Гусейну, от меня, со старым паролем. Разрешить его племяннику действовать. И все. Дескать, гость разрешает. И потом проследить за племянником.
Парень расправился с шашлыком быстрее Силина.
— Не нужно снимать мясо руками, — по-узбекски сказал он Силину. — Так невкусно. Зубами берите.
Силин смущенно улыбнулся и пожал плечами: ничего не понял.
Парень махнул рукой и, доедая оставшийся кусок лепешки, отнес пустые шампуры шашлычнику.
Он был уже одет по-летнему, этот парень: в рубашке куйлак — из белой хлопчатобумажной фабричной ткани с черными полосками. Новая тюбетейка озорно держалась на голове. О состоятельности парня свидетельствовали хорошие хромовые сапоги. Задорная улыбка. И шашлычнику он сказал что-то доброе, веселое. Шашлычник, откинув голову, засмеялся. Короче говоря, этот парень, приехавший, вероятно, из кишлака, отдыхал, наслаждался городской жизнью. Из кишлака…
Силин ходил по городу, снова рассматривал вывески фабрик, заводов, учреждений. Ничего не могло серьезно заинтересовать английскую разведку. Такие предприятия попадаются сейчас везде, в каждом городке. Из кишлака…
Теперь, когда Силин возвращался из Янгиюля в Ташкент, колеса поезда отстукивали по слогам: «Из киш-ла-ка!»
Янгиюль располагался в центре крупного сельскохозяйственного района. Развитое хлопководство, садоводство, виноградарство, бахчеводство, огородничество. Крупный сельскохозяйственный район. Что может интересовать англичан? Только хлопок. Еще памятна борьба за каждый гектар хлопка. Да она и продолжается, борьба. С какой ненавистью говорил об освоении новых земель Гусейн Аманов!
Эти рассуждения немного успокоили Силина. Ему казалось, что он подобрался к цели своих беспорядочных поисков, сделал вывод из всех, порой сумбурных рассуждений.
Теперь его волновало решение руководства. Пошлют ли они кого-нибудь к Гусейну Аманову?
Горбыль не интересовался делами Силина. Он готовил сытные обеды. Иногда постоялец заставал в доме юркую средних лет женщину с повязанным по-старушечьи платком. Из-под надвинутого на брови платка сверкали любопытные карие глаза удалой украинки. Горбыль, видимо, побаивался окончательно вводить в дом эту женщину, делать ее полноправной хозяйкой. Она по-иному и другого цвета стала бы носить платочки и крепко бы взяла в свои тонкие ручки неуклюжего, прижимистого Горбыля.
Бутылка с самогоном выставлялась только по воскресеньям. В будние дни хозяин и постоялец вели разговоры о прошлом. Горбыль все пытался выяснить, как же они, офицеры, в том числе и его дорогой гость, проморгали нарастающие события и допустили большевиков к власти.
— Ведь армия была! — надвинувшись на стол грудью, доказывал он. — А мы, хозяева земельные, кормили армию.
— Армия из тех же мужиков и рабочих состояла, — устало объяснял Силин.
— Her, нет, дорогой. Плохо вы держали этих мужичков. Мало их лупили шомполами.
«Ну, поручик Васильев, положим, хлестал подчиненных. Но тоже не удержал».
— Лупили… — сказал Силин. — И вот что из этого вышло.
— Пропустили где-то, проморгали, — настаивал хозяин.
Рассказывал Иван Константинович Горбыль о своих земляках, русских поселенцах в Туркестане, какими землями одарил царь-батюшка заслуженных людей. Как жили в поселках Богородском и Садовом рядом со станцией Кауфманской, в Солдатском, в русском Чиназе, Врезской.