— Герр Вальтер, вы не могли бы оказать нам еще одну любезность? Помнится, вы как-то говорили, что коммерция словно море. В море — то штиль, то ураганы, то приливы, то отливы. В коммерции — то все идет как по маслу, то вдруг того и жди банкротства, то прибыль, то убытки. Так разве не можете вы именно теперь, на данном отрезке времени, попасть в полосу некоторых финансовых затруднении?.. Вероятно, никого не удивит, если вы, блюдя интересы фирмы, сократите штатное расписание на одну единицу. Да, да — ту самую, о которой вы сейчас подумали!.. Но как человек, известный своей гуманностью, вы, естественно, не допустите, чтобы молодой, подающим надежды торговый агент оказался — учтите, по вашей вине! — в положении жертвы кораблекрушения. Вы мучительно ломаете голову: как помочь бедняге, оставшемуся за бортом вашего корабля. И вдруг вспоминаете, что в Харбине дислоцируется родственное предприятие — фирма «Кунст и Альбертс», радеющая многие голы о процветании германской коммерции на маньчжурской земле. Вот где сможет развернуться и показать в полной мере, на что он способен, молодой, энергичный коммивояжер! И вы, подняв телефонную трубку, просите, чтобы вас связали с Харбином… Что? Фирма «Кунст и Альбертс» и ваша — давние конкуренты? Но ведь коммерция словно море. И как воды двух не сообщающихся друг с трутом потоков в конце концов стекаются в одно и то же море, так и доходы двух конкурирующих фирм сплошь и рядом поступают в конце концов в один и тот же банк и даже почему-то оказываются на одном и том не текущем счете.
Такой, вернее, примерно такой разговор состоялся месяц назад в оккупированном японцами китайском городе Шанхае. Теперь Сергей с рекомендательным письмом в кармане, пожалуй, уже должен добраться до Харбина.
Пожалуй?.. Это слово между разведчиками не в ходу. Начальству не доложишь:
«Сергей, пожалуй, уже в Харбине».
Центр и его руководство должны знать точно: в Харбине Сергей или он еще не прибыл в Харбин.
Предположим, что Сергей в Харбине. Тогда вопрос: почему он не выходит на связь?
А если с Сергеем, чем черт не шутит, что-то стряслось по дороге? Например, недоразумение при проверке документов на маньчжурской границе?..
«Вряд ли… Сергей, пожалуй, уже в Харбине», — успокоил себя человек, которому через полчаса надлежало быть с докладом у начальника управления.
«Да, пожалуй…» — повторил про себя человек со шпалами в петлицах и снял с рычага телефонную трубку.
— Есть новости, товарищ Климов? — набрав номер, спросил он. — Так что же вы… сами мне не позвонили?
Человек с внешностью типичного кавказца резко приподнялся на стуле.
— Немедленно жду вас у себя! — с командирскими нотками в голосе прокричал он в микрофон и бросил трубку на рычаг.
ПРЕЕМНИК «КОМАНДОРА»
Ноги, натертые грубыми башмаками из яловой кожи, горели в подъеме. Вот уже третий час бродил Сергей по грязным и пыльным улицам Харбина, и если он в безостановочном своем марш-броске, напоминавшем со стороны бесцельное фланирование человека, не занятого никаким делом, старался не слишком отдаляться от набережной Сунгари, то на этот счет у него имелись собственные соображения. Из тех, которые рекомендуется хранить в самом надежном из тайников — в черепной коробке.
Сергей ужасно устал.
Стояло душное маньчжурское лето. Воздух был тягучим и тошнотворным.
«Словно теплая касторка», — вяло морщился Сергей.
Кроме него, на улице не было ни души. На широкую булыжную мостовую, покато спускавшуюся к реке, падали тени от бревенчатых, по большей части пятистенных домов с высокими глухими заборами, за которые не проникнешь, пока на лай гремящего цепью дворового пса не выйдет хозяин и не отопрет калитку, откинув крюк и оттянув железный засов.
Не оглядываясь по сторонам, Сергей пересек набережную и со скучающим видом облокотился на низкий парапет. Широкая, медлительная река, разделяющая город надвое, бесшумно катила свои маслянистые воды. Маленький буксир, безбожно дымя и баламутя воду неутомимыми плицами, волок за собой нескладную пузатую баржу. Буксир выбивался из сил, но все-таки, хотя и крайне медленно, приближался, преодолевая течение, к Сунгарийскому железнодорожному мосту.
Переплетения высоких мостовых конструкций впечатляюще вырисовывались на фоне бледно серебрящегося неба, еще не тронутого закатным багрецом.
Вдалеке, чуть ли не на самом краю земли, виднелись едва заметные контуры сопок.
зазвучали в памяти Сергея слова старинного вальса, и ему почудилось вдруг, что он слышит голос Марты.
Перед глазами мимолетным видением возник продолговатый профиль жены с завитком белокурых волос на виске.
Возник и пропал.
«Может, и тебе придется заплакать», — усмехнулся Сергей краешками губ и поежился при мысли о том, что, если и в самом деле случится непоправимое. Марта не скоро узнает, какими судьбами занесло ее мужа под это подпертое дикими сопками обманчиво-мирное маньчжурское небо.
Марта убеждена, что ее муж работает радистом на полярной станции — где-то по соседству с Тикси. Оттуда, из края северных сияний, которых он в глаза никогда не видел. Марте регулярно, раз в две недели, приходят его радиограммы.
Что ж, поступая по направлению райкома комсомола на курсы радистов-полярников, он не мог себе и представить, что на двадцать седьмом году жизни ему будет предписано выскоблить из памяти не только свое настоящее имя, но и всю свою подлинную биографию.
Разве мог он предположить, что все обернется именно так, когда на вопрос анкеты. «Какими иностранными языками владеете?» — ответил, ничуть не колеблясь: «Свободно владею немецким».
А как же еще он мог ответить, если родился и вырос в Баронске — маленьком немецком городке на Волге, где даже неграмотный нищий мордвин Фимка Шингаркин и тот ругался, пел песни и клянчил деньги на опохмелку исключительно на языке Шиллера и Гёте.
Впрочем, когда Сергею было предложено пройти курс специального обучения, то при первом же собеседовании, к величайшему удивлению, обнаружилось, что язык, которым он владеет, и в самом деле немецкий, однако у его немецкого с немецким Шиллера и Гёте общего — одно название.
Беседовал с ним товарищ Фрэд — активный участник Гамбургского восстания 1923 года. В Москву товарищ Фрэд возвратился из Китая, где был военным советником.
— Языком вы владеете безупречно, — сказал Фрэд, — но как бы вы на меня посмотрели, товарищ, если бы я заговорил с вами на русском языке, который был в обиходе… ну, скажем, во времена Ломоносова? Вот и вам, с вашим немецким, надо бы ехать в Германию лет этак двести—триста тому назад. А появись вы в Берлине, допустим, завтра…
Лицо товарища Фрэда стало серьезным.
Выдержав паузу, товарищ Фрэд продолжил:
— Как только вы откроете рот, любой мало-мальски натасканный шпик в момент распознает, что вы — из России. Нет, нет, в том, что вы — немец, сомнений ни у кого не возникнет. Но не возникнет ни малейшего сомнения и в том, что вы — немец из России. А к немцам из России у гестапо интерес особый…
Вот такая история с географией… А все из-за того, что немцы, живущие в приволжском городке Баронске, говорят так, как научили их деды и прадеды, а те переселились в Россию еще в пору царствования Екатерины Второй.
Правда, товарищ Фрэд успокоил его, сказав, что все может поправить языковая практика. Однако в руководящих инстанциях рассудили по-своему. Если немец из России не знает немецкого вовсе, это куда менее подозрительно, чем если он владеет родным языком безупречно, — вот как рассудили в верхах.