Становилось все темнее. Дорога глубже и глубже зарывалась в гору, так что уже не различить было нежной и глубокой слоистости камня; внезапно правая стена ощерилась трещиной, и в этот нежданный просвет хлынуло ослепительное желтое солнце. На несколько секунд открылся изрезанный голый массив и ближайший хребет, удивительно напоминавший окаменелого ящера.
И в этот краткий миг Варваре вдруг почудилось, что кто-то черный снова мчится нелепыми, бессмысленными прыжками вверх по склону, стараясь опередить захлебывающиеся от жары и тяжести контейнеров машины.
Коридор снова сомкнулся. Грузовики медленно втянулись в тоннель. Затем стены расступились, образуя довольно широкую площадку. По тому, как облегченно заурчал мотор, можно было догадаться, что они наконец достигли перевала, и Варвара высунулась, торопясь увидеть впереди и внизу долгожданное море. Приглушенные было моторы ожили, и колонна покатилась с перевала, виляя по серпантину и нацеливаясь в циклопические ворота Пресептории.
На первом этаже что-то громыхнуло, и Варвара торопливо сбежала вниз по винтовой лесенке. Так и есть — посреди гостиной высились два пластиковых чемодана.
Она выскочила на крыльцо и услышала голос своего шофера:
— …это в чистом виде синдром Лероя, ошибиться я не мог. Но вот откуда? До сих пор он возникал только в непосредственном контакте…
— И что, хорош был? — спросил полнозвучный женский голос.
— Убиться можно, до чего хорош! Метра два в холке, рога — еще полтора, и чуть ли не светятся, одним словом, скотина святого Губерта!
— По рогам его надо было…
— Да я жахнул еще на космодроме, да, видно, мало. Новый кадр рядышком стоял, во все девичьи глазки на мои художества взирал. Я и так ждал истерики…
— Ну и как новый кадр?
— Да крепенький. Впрочем, сама увидишь. Смугленькая, усатенькая, ножик на поясе.
— Какой еще ножик?
— Столовый, надо полагать.
Этого Варвара стерпеть уже не могла.
— Извините, — сказала она, спрыгивая с крыльца, — где я могу найти свой багаж?
— Ваш багаж я велела отнести на вашу половину, — проговорила женщина. — Но прежде всего давайте познакомимся: Кони.
Рука у нее была полной, но удивительно легкой. Идеальное круглое лицо, обрамленное черными волосами. Круглые брови, круглые глаза. Совершенно непонятно, каким образом все это вместе создавало впечатление редкостной и яркой красоты. Шемаханская царица средних лет, одним словом.
— Варвара.
— Вот и прекрасно, Варюша…
— Варвара. Не терплю нежностей.
— Тогда мне будет с вами трудно: я — человек нежный.
— Не обращай на нее внимания, Кони, — вмешался шофер, — это просто маленькая мохнатенькая кобра. Подарок судьбы мне персонально.
— Ну, с судьбой мы как-нибудь договоримся, — взъерошилась Варвара. — Постараюсь, чтобы наши дороги больше не пересекались.
— Ну, я ж сказал тебе, Кони, сколопендра…
— Кстати, вы сами мне до сих пор не представились.
— Деточка, я — Сусанин, ваше непосредственное начальство.
«На Большой земле, — с отчаяньем подумала Варвара, — я бы сейчас попросту удрала. А куда я денусь тут?»
— Вы радиооптик или биолог? — спросила луноликая Кони.
— Это чучельник, — сказал Сусанин. — Вернее, чучельница.
— Женщина-таксидермист?!
— Вот именно. — Варвара уже привыкла к эмоциям, которые вызывала ее несколько экстравагантная профессия. — Мне предстоит создавать зоологический музей Земли Тамерлана Степанищева.
— Прелестно! Но — с завтрашнего дня. А сегодня — праздник. Переодевайтесь, Варюша, — и под Майский дуб!
— Вот это не получится, — возразила Варвара, не рискуя признаться, что в атласе растительности Тамерланы ничего похожего на дуб не припоминалось. — В чемоданах не наряды, а роботы.
— Да ну? — Брови снова взметнулись.
— Белой рубашки у вас не найдется? Мужской?
— Найдется, и как раз вашего размера. А сейчас идите-ка и выкупайтесь с дороги. Вон туда, мимо трапезной. Купальник есть?
— На мне.
— Там сейчас никого, одни аполины. Приятного омовения!
Но Варваре не удалось сделать и десяти шагов, как на ее пути возник некто долговязый.
— Степуха миа, что я вижу — новенькая, и прехорошенькая! Разрешите отрекомендоваться: Солигетти, скромный гений.
— Норега.
— Что вы делаете сегодня вечером?
— Ем и пью. Под дубом.