— Не изображай из себя скромника, приятель, — сказал я фальцетом, — не то я попрошу Джонни зажечь спичку под твоим отвратительным носом и посмотрю, не освежит ли твою память запах жженой ворвани.
— Это был бы кайф! — прошептал Бенарес.
— Она стоит перед домом, — прохрипел амбал.
— Ключи?
— У меня в кармане.
— Достань их очень медленно и брось сюда, — велел я.
Он сделал, как было приказано, и я поймал ключи свободной рукой.
— Что теперь? — вдруг поинтересовался Бенарес.
— Может, им понравится комната, которую вы только что освободили? — предположил я.
— Ага, — он несколько раз кивнул головой с высокопарной важностью подвыпившего адвоката. — Это звучит неплохо, приятель, но прежде я должен кое-что сделать.
Медленной, шаркающей, но решительной походкой он двинулся к карточному столику, держа руки в футе перед собой, судорожно сжимая и разжимая пальцы.
— Джонни! — закричал я. — Сейчас не время…
— Это мой старый дружок Луис, — монотонно проговорил он. — Христопродавец! Я должен поблагодарит его за чудесное время, проведенное здесь. Ты не представляешь, какие прекрасные идеи он подкидывал «Дай ему еще шесть плетей, Миднайт, и он расколется. Даже в лучшие времена Джонни был всего лишь бесхребетным панком!» И, как ты понимаешь, приятель она таки ему поверила!
— Прибереги это на потом, Джонни! — прорычал я без всякой надежды на успех. — Это может подождать! Не рискуй…
Но было уже поздно. Святой со шрамом сидел между двумя амбалами, а это значило, что Бенарес должен был обойти одного из них, чтобы добраться до Луиса. Я еще говорил, когда Бенарес начал обходить громилу, бросившего мне ключи, и закрыл его от меня своим телом. Два выстрела раскатились эхом по комнате.
Джонни Бенарес дважды резко дернулся назад под ударами пуль и рухнул боком на пол. При звуке выстрелов некий условный рефлекс привел в движение мои ноги, и я вдруг оказался в трех футах от того места, где стоял перед этим. Поэтому третья пуля бандита выбила штукатурку примерно там, где должна была находиться моя голова.
Он действовал как и подобало профессионалу, выстрелив в третий раз над уже падающим телом Бенареса в надежде размазать мои мозги по штукатурке, если бы я еще соображал, что же случилось. Единственно, чего он не учел, были мои нервные ноги, и поэтому у него уже не было никакого шанса. Той доли секунды, которая понадобилась его глазам, чтобы найти меня, и его руке чтобы довернуть ствол на полдюйма, хватило мне с избытком, чтобы дважды подряд нажать на спусковой крючок револьвера 38-го калибра.
Темная дырка вдруг образовалась на дюйм ниже его левого глаза, и к ней моментально добавилась вторая чуть выше брови. Он тут же потерял интерес к игре и обмяк на стуле, а его голова свесилась под неестественным углом.
Внезапно воцарившаяся абсолютная тишина изменила название игры с «Убей или умри» на «Сыграй в статуи». Луис сидел не двигаясь, с рукой, замершей на полпути внутри пиджака, а еще живой другой громила замечательно изображал из себя восковую фигуру согнувшейся гориллы, приподнявшейся со стула.
Напряжение постепенно спадало. Рука Луиса по дюйму за раз вернулась на столешницу, где и осталась лежать ладонью вниз. Амбал с застывшим на лице оскалом крадучись опустился на стул и сделал вид, что даже и не пытался встать.
— Как я уже сказал, джентльмены, — я сделал глубокий вдох, — может, вам подойдет комната, только что освобожденная Джонни Бенаресом?
Судя по выражению их лиц, они не возражали бы и против черной дыры, лишь бы остаться в живых.
Я стоял у окна своей квартиры и смотрел на ярко освещенный Центральный парк, потом перевел взгляд на часы и поразился: прошло всего лишь пять часов с того момента, когда я любовался в последний раз его видом. Фран уже чертовски долго плескалась в ванне, но я решил, что это не может помешать мне выпить немного до ее появления.
С того момента, как зазвонил телефон и шелковый голос сказал, что я должен был сделать, если хотел, чтобы Фран сохранила свое здоровье, все происходило так дьявольски стремительно, что я все еще не мог поверить в случившееся: поездка с повязкой на глазах, комната с неестественным красным освещением и жалкой фигурой Джонни Бенареса, ползущего к двери на четвереньках как побитая собака; сумасшедшее предложение занять его место и встретиться с типом по имени Макс Саммерс в каком-то занюханном городишке в Айове; фантастически сексапильная женщина по имени Миднайт; идиотская гибель Бенареса… Это была та еще ночь!
Я припомнил выражение облегчения, которое явилось на измученном лице Фран, когда после прозвучавших в комнате выстрелов последним из нее вышел я. Очень долго не смогу я забыть и выражение лица Луиса, когда я запер его и амбала в комнате, в которой подвергали пыткам Джонни Бенареса, За этим последовала сумасшедшая поездка по извилистым и узким проселкам, пока мы не сообразили, что дом находился в паре миль от города Гринвич в штате Коннектикут, и не выбрались наконец на шоссе, ведущее к Манхэттену.
— Эй! — прозвучало из ниоткуда. — Про меня ты забыл? Кого я презираю, так это скрытого пьяницу!
— Кого я ненавижу, — холодно ответил я, — так людей, скрытно проникающих в комнату. Разве ты могла закрыть за собой дверь, чтобы я знал, что кто-то вошел?
Тут я поднял глаза и увидел Фран, стоящую в нескольких шагах от меня, свежевымытую, благоухающую, благопристойно прикрытую от шеи до щиколоток белой шелковой пижамой, которая любовно обрисовала каждую линию, выпуклость и ложбинку ее восхитительного тела.
Ее зеленые глаза ожили и заискрились как всегда, а на лице появилось свойственное ей отчасти циничное, отчасти беспутное и отчасти смешливое выражение. Судя по всему, она полностью пришла в себя от жутких впечатлений последних пяти дней, которые, вероятно, показались ей вечностью, насыщенной страхом и неуверенностью. Это не могло не радовать.
— Не считаю возможным пить с подчиненными, — холодно произнес я. — У них может возникнуть иллюзия равенства. Но в данном случае имеются несомненные смягчающие обстоятельства. — Я оглядел ее с ног головы критически, но, тем не менее, одобрительно. Если подумать, то можно и изменить это правило. Никогда не пить с подчиненной, если она не одета в шелковую пижаму, достаточно обтягивающую и достаточно тонкую, чтобы выставить напоказ каждую ее родинку.
Фран заинтересованно оглядела себя и живо откликнулась:
— Что-то я не помню, чтобы у меня были родинки. Но это и неудивительно: я только что родилась заново в твоей ванной после того, как испытала удел в десять раз хуже, чем смерть, преданно исполняя обязанности твоей преданной служащей. Но я очень надеюсь, что отметина моего возрождения не оказалась в таком месте, где она могла бы смутить девушку.
— Что желаешь выпить? — спросил я ослабленным голосом.
— То же, что и ты, — огрызнулась она. — Лишь бы побольше алкоголя и поменьше льда. Прошло пять долгих дней с тех пор, как я пила в последний раз, разве ты забыл?
— Уверен, что ты никогда не дашь мне этого забыть, — ответил я и поспешил выполнить ее заказ.
— Тебе вообще-то повезло увидеть эту пижаму, — вдруг заметила она с загадочной женской логикой, не имеющей ничего общего с предыдущим разговором, — если иметь в виду, что ты дал мне только полчаса на сборы, когда мы остановились у меня по пути сюда. Все твои подлые штучки, типичный «сексуальный подход Бойда», не оставляющий девушке времени, чтобы поразмыслить над последствиями ночи, проведенной в твоем доме!
Я протянул ей стакан, и она выхватила его из моей руки так, словно боялась, что я передумаю.
— Фран, золотце, — проявил я терпение. — Я тебе уже говорил, что это ради твоей безопасности.
— Хихиканье и хохот за сценой! — съехидничала она.
Со стаканом в руке и задумчивым выражением лица она уселась на диване. Захватив свой стакан, я присоединился к ней, сев достаточно близко для интимной беседы, но не настолько близко, чтобы она подумала, что я сделал это лишь ради интимности.