Что-то тяжело упало, и Виталий обернулся — он представил себе, что мальчик потерял сознание, думал, что увидит… но это оказался профессор: Баккенбауэр нелепо развалился на полу, уткнувшись головой в ноги Линдона, а тот пытался встать, помочь, ему было трудно, он поднял взгляд на Виталия — измученный взгляд взрослого человека, оказавшегося там, где он совсем не хотел быть, но пришлось… да помоги же!
Вдвоем они подняли профессора и перенесли на диван. Голова Баккенбауэра болталась, он бормотал что-то, а когда его уложили, открыл глаза и, будто ничего не случилось, сел. Внимательно посмотрел на стоявшего перед ним Линдона (Виталия он игнорировал) и сказал твердо:
— Линдон, дорогой, я отведу тебя в палату, тебе нужно отдохнуть. Все будет хорошо. Ты меня понимаешь?
— Конечно, профессор, — улыбнулся мальчик.
Баккенбауэр кивнул, отвечая не столько Линдону, сколько своим
невысказанным мыслям, и произнес, так и не посмотрев в сторону Виталия:
— А вас я попрошу удалиться, и, надеюсь, нам никогда больше не доведется встретиться. Ни здесь, ни в суде.
Виталий пошел к двери, ощущая спиной чей-то взгляд, но не мог сказать, кто на него так пристально смотрел: Баккенбауэр или Линдон.
Если время релаксации не меньше нескольких часов, то профессору сегодня еще придется… и мальчику тоже. И кто-то из них наберет номер телефона Виталия, непременно наберет и скажет: «Мистер Дымов, помогите…»
Виталий вышел и закрыл дверь.
— Все в порядке? — услышал он знакомый голос, и крепкая рука взяла его за локоть.
Мэнтаг. Кто еще мог терпеливо ждать Виталия в коридоре?
— Я думал, вы внизу, где…
— Только меня там не хватало, пожал плечами детектив и повел Виталия к лифтам.
— За что? — Виталий не сопротивлялся, ему просто хотелось ясности. — Вы меня опять задерживаете?
— Ах, оставьте эти глупости!
Мэнтаг говорил, конечно, по-английски, но Виталию почудился в этой фразе типично одесский акцент. «Странное все же у меня восприятие», — подумал он.
— Оставьте, оставьте, — повторил детектив, и Виталий только теперь понял, что говорил Мэнтаг действительно по-русски, нараспев, пробуя произнести слова с разными интонациями. Получалось у него не то чтобы плохо, скорее нелепо и… нет, не смешно, скорее глупо.
— Откуда вы…
— Действует, да? — детектив перешел на родной английский. — Меня этому Арик Милыдтейн научил, когда мы в патруле служили. Если с человеком неожиданно заговариваешь на его языке, он мигом приходит в себя.
Они подошли к лифтам, и Мэнтаг нажал кнопку «вниз».
— Нет, — сказал он, — я вас не задерживаю. Но я хотел бы знать, о чем вы совещались с профессором.
— Мальчик больше не аутист, — сообщил Виталий.
— Я и сам понял. Реакция на стресс? В любом случае — это облегчит ему жизнь.
— Может быть… Не уверен.
Двери лифта разошлись, и они вошли в кабинку. Мэнтаг скользнул взглядом по кнопкам и не нажал ни одной. С тихим шелестом двери сомкнулись, лифт не двигался.
— Это все? — вежливо осведомился детектив, прислонившись к стенке кабины в таком месте, что, не отстранив Мэнтага, Виталий не смог бы нажать кнопку. Лифт стоял.
— А что вас интересует? — вопросом на вопрос ответил Виталий, вспомнив старую, советских еще времен, миниатюру Карцева и Ильченко. Когда-то, наверно, это было актуально… Странная штука — память.
Мэнтаг изучающе смотрел на Виталия.
— Ваш адвокат… Спенсер. Быстрый малый, вы, должно быть, платите ему немалые деньги?
Имело ли смысл отвечать или лучше дождаться, когда Мэнтаг наконец договорит то, что хотел сказать?
— Пока вы беседовали с профессором, он объявился в офисе Макинтоша. Можете себе представить, как тот был рад.