— И сколько ты, любезная, просишь за эту игрушку.
— Ей нет цены. А я прошу всего штуку баксов.
— Это много. Даю триста.
— Девятьсот!
— Не пойдет, красавица. Максимум, даю четыреста.
— Это так вы цените священную реликвию? Шамиль бы на час обиделся. Ладно, восемьсот, и точка.
— Хорошо. Не могу торговаться с красивой женщиной. Мое последнее слово это пятьсот долларов.
— Семьсот и бутылка «Колы».
— Согласен, красавица. Шестьсот и две «Колы». А с тебя поцелуй.
— Согласна. Шестьсот пятьдесят плюс все, что ты сказал.
— Договорились. Слушай, дорогая, иди ко мне работать. Мне такие бойкие нужны.
Торговалась Патрикеева так, из спортивного интереса. Отсюда до Ясенево сто баксов. И это выше крыши. Даже ночью. Даже с обшарпанным чемоданом.
Она свободно успевала к восьми утра. Или Муромцев будет дома, или соседка Нина Марченко, у которой есть ключ от их квартиры…
Ровно в четыре утра пленный Аркадий Сошин позвонил с чердака в подвал коттеджа и вызвал вихрастого блондина Пронина.
Володя запер дверь комнаты, где, по его мнению, спала его любимая Надя. Он поднялся на первый этаж и вышел на вольный воздух.
Уже когда он пробирался по парку, в голову ему пришли неприятные предчувствия. Это почему старший смены назначил встречу в рассветных сумерках и в каком-то каменном сарае, на дальнем складе, куда, по слухам, другие охранники водили послушных девочек.
Володя знал, что Аркаша Сошин совсем не голубой. Но он мог внезапно перекраситься.
От страха Владимир с каждым шагом шел все медленнее.
У него было хорошее воображение. Он живо представил, что с ним может произойти в ближайшие минуты. После этого Володя расстегнул кобуру, вытащил табельное оружие и передернул затвор.
Он знал, что стрельбу расценят как превышение пределов самообороны. Убивать можно только тех, кто тебя собирается убить. А если хотят позабавиться, то это совсем другое дело. По закону этих шалунов нельзя убивать. Даже если очень надо.
Но Владимир решил, что он все равно будет стрелять.
Кузькин ждал. Он пристроился у винтовой лестницы, присев за новеньким германским холодильником. Давно закончен допрос, и погасли свечи. В маленькое слуховое окошко чердака проникали лишь слабенькие предрассветные лучи.
Вот внизу хлопнула дверь, и кто-то окликнул старшего охранника: «Аркадий Юрьевич, где вы? Я уже пришел. Это Володя Пронин».
Аркаша Сошин лежал на кровати связанный и в наручниках. Муромцев взмахнул пистолетом, и пленник подал голос: «Поднимайся наверх, Володя. Там в углу винтовая лестница. Вот ты по ней и топай».
Ступеньки заскрипели, но как-то странно. От одного скрипа и до другого проходило двадцать секунд.
Вот первый шаг, второй, пятый, десятый.
Первым делом над поверхностью пола появился пистолет, а затем рука, которая его держала. Потом начала появляться вихрастая голова.
Кузькин решил не ждать стрельбы. В первую секунду он ловко прыгнул, схватился за ствол «Макарова» и нажал флажок предохранителя.
Во вторую секунду Лев схватил блондина за руку и рванул на себя. Если кто открывал тугую пробку штопором, тот представляет эффект. Вова Пронин влетел на чердак со свистом и приземлился в центре помещения, недалеко от кровати, на которой лежали задержанные «языки».
Допрос Владимира проводили не по классической схеме. Не было двух следователей — доброго и наоборот. Оба мужика были сонные и злые.
Правда, так было только в первые две минуты.
Пронин почти сразу начал говорить быстро и искренне. При этом он добродушно и глупо улыбался, как первоклассник, налетевший в коридоре на директора.
Из всего этого детского лепета было ясно, что Володя неравнодушен к Надежде. В том смысле, что она не просто ему симпатична, а он в нее напрочь влюбился. Втюрился по самые вихры.
Последнее обстоятельство очень развеселило Кузькина и несколько разозлило Муромцева, который схватил парня за грудки и стал трясти его. При этом он говорил громко, отрывисто и высокопарно. Примерно так, как в плохой шекспировской постановке.
— Как ты мог, Пронин? Ты, который понял ее. Ты, который увидел ее доброту, красоту и ум. И при этом ты, как Кощей, держал ее в мрачном подвале.
— Там очень симпатичное помещение.
— Молчи, подлый человек. Ты предал Надежду, и нет тебе оправдания. Хочешь снять с души камень?
— Хочу!
— Помоги освободить ее.
— Я согласен. Если что, то я готов и умереть за нее.
После этих слов у всех присутствующих навернулось по слезе. А Лариса даже в голос всхлипнула. Все выглядело очень трогательно.
Муромцев пожал охраннику руку, и они начали обсуждать план рейда в подвал.
Уже совсем рассвело, но в пять утра еще можно передвигаться без опаски. Все, кто может спать, — спят. А кто не может спать, тот тоже спит или находится в глубокой дреме.
Они бежали по парку вдвоем, Муромцев и Пронин.
Кузькин остался в резерве, как сторож взятых «языков».
Охрана коттеджа сидела в холле у центрального входа. А Пронин сам отключил сигнализацию и час назад вышел через подвальную дверь под задним крыльцом.
И вот теперь в эту дверь можно было войти.
Они быстро проскользнули по пустынным подвальным коридорам и подошли к той самой камере.
Пронин звякнул ключами и открыл помещение. Муромцев включил свет и окликнул Надежду, Он подошел к койке и нежно сдвинул одеяло. Потом сдернул его, обнажив лежащую фигуру — куклу из покрывала и груды тряпок.
— Как это понимать, Володя? Ты кого охранял?
— Не знаю. Похоже, она сбежала.
— Это я и сам вижу. Где кабинет Злотника? Пойдем, Пронин, наверх. Будем искать тайник. Лариса точно указала его место.
— А кто такая Лариса?
— Это девушка с чердака. Когда ты наверх поднялся, она на кровати с кляпом лежала.
— Не заметил. Пойдемте наверх, Павел Ильич. Кабинет Злотника на втором этаже. Это в правом крыле коттеджа.
Они обрадовались, как дети, когда шкаф скрипнул, отодвинулся и обнажил нишу.
Но это было лишь в первую минуту. Потом они быстро поняли, что чуланчик пуст. Только маленький сейф был вмонтирован сбоку. Но такой маленький, что в него не вместился бы ни сам чемодан, ни его содержимое.
Дальнейших планов у Муромцева не было, и он машинально обратился к вихрастому блондину Пронину:
— Что будем делать, Володя?
— Сегодня здесь Дудкин заночевал. Может быть, его захватить?
— Зачем?
— Захватить прямо в спальне и допросить по делу журналиста.
— Какого журналиста?
— Которого он в водохранилище утопил. Маслов его фамилия. Он еще вел программу «Честное слово». Так вот, Дудкин привез журналиста к нам, всю ночь катал его на яхте, а потом приказал утопить в самом глубоком месте. Теперь я даже раков здесь ловить не буду!
— Ты сам, Володя, топил журналиста?
— Нет. У меня чистые руки и горячее сердце. Я в тот момент у штурвала стоял.
Дудкин спал на животе, уткнувшись в подушку.
Очевидно, эта комната была одновременно и его кабинетом. Игорь Анатольевич лежал не на кровати, а на обычном офисном диване с деревянными подлокотниками. Кругом были столы с резными ножками, на столах лежали папки с цветными обложками, а у стен стояли шкафы с яркими книжками. Похоже не на бандитское логово, а на рабочее место академика.
От двери до дивана простирался ворсистый зеленый ковер с бордовым орнаментом. Это очень хорошо с точки зрения тишины и конспирации. Муромцев подошел к спящему, как кошка к мышке.
Пронин шел сзади и ждал команды.
Это очень часто так бывает. Иногда человек перерождается за минуту. Еще недавно Володя был сотрудником Злотника, а Дудкин являлся его прямым начальником. А теперь Пронин воюет против них обоих.
Это потому, что в здешней компании он и так был белой вороной. Ведь именно его отправили в подвал сидеть у запертой двери. А другие охранники развлекались на чердаке кирпичного сарая.