В дверь опять аккуратненько постучали… Явно не мусора, которые «брать» приходят, — успокоил себя, дернувшись было привычно, Клифт.
На пороге возникла все та же пышногрудая горничная в белом, чуть ниже пупка, передничке:
— Юрий Степанович, звонили из офиса компании. Они за вами машину выслали. Там весь коллектив собрался — для представления…
— Через пять минут буду готов.
А про себя подумал: «Вот будет представление, если какая-нибудь сволочь в лицо настоящего Жабина знает!»
А потом решил: «Да хрен с ним! Раз такая масть привалила — надо рискнуть. На худой конец, за мной пока ничего криминального нет. Ну, в крайнем случае, морду набьют, как аферисту. В первый раз, что ли?»
Компания «Южуралнефть» располагалась в многоэтажном здании, выстроенном по современным архитектурным вкусам из бетона и зеленоватого стекла, а потому напоминала высоченную пивную бутылку, на горлышке которой штопором торчали раскидистые усы гигантских радиоантенн.
На входе Клифта встречали два толстомордых зама и вышколенная охрана в черной униформе, которая дружно вытянулась по швам и взяла под козырек.
Мягко шамкнув металлическими челюстями дверей, бесшумный лифт вознес стремительно троицу в офисное поднебесье — на шестнадцатый этаж.
Здесь Клифта, вернее изображенного им Жабина, тоже ждала выстроенная по ранжиру должностей компанейская челядь — мужчины и женщины, молодые и старые, спортивно-поджарые и раскормленно-брюхатые, но все с одинаковыми выражениями на лицах — восторженными и подобострастными. Они помахивали ему ладошками, как будто бы он был космонавт, вернувшийся после долгой вахты на околоземной орбите, и Клифт, глядя на их дорогие костюмы, прикинул с привычным восторгом, сколько в них покоится до поры лопатников, набитых плотно купюрами и кредитными картами!
А потому он с искренней радостью помахивал им ручкой в ответ, действительно чувствуя себя космическим первопроходцем на неизведанной, но богатой планете. Только стартовавшим в межзвездное пространство не с земли, а гораздо ниже, из выгребной, можно сказать, ямы.
Его провели в просторную приемную. На строгой табличке черным по белому было написано: «Юрий Степанович Жабин. Генеральный директор».
Секретарша Клифту сразу не глянулась. Он полагал, что у начальника такого уровня встречать посетителей должна была красавица вроде Анжелины Джоли, на худой конец Милы Йовович, а здесь — мегера преклонных лет, с поджатыми губами и сухая, как вобла.
Замы представили ее как профессионала высочайшего класса. Имя тоже было под стать — Елена Львовна.
«Гиена Львовна, — тут же поправил их мысленно Клифт и пообещал себе беспощадно: — Выгоню к чертовой матери!»
С тем и шагнул за порог собственного кабинета — огромного, как зал ожидания на столь любимом, удобном для работы щипача Казанском вокзале.
Здесь, напротив, все соответствовало представлениям Клифта о подобных конторах, почерпнутых из видеофильмов. Огромное, во всю стену, окно с видом города с высоты птичьего полета, подернутого зеленой пеной парков и скверов. Широкий, вроде теннисного, стол с письменным прибором — миниатюрный московский Кремль из розовой яшмы. Напольные часы в рост человека с тяжелым, словно кувалда, маятником и кандальными позолоченными цепями. По стенам — портреты Путина, Медведева и еще неизвестного Клифту лысого хрена в очках. Наверняка какого-нибудь главшпана.
За отдельно стоящим столом для совещаний восседало человек десять. Они дружно повернули головы в сторону вошедших и разом встали, отодвинув тяжелые кресла с высокими спинками и дружно зааплодировав, будто выхода любимого артиста дождались.
Один из толстоморденьких заместителей Клифта, Борщев, вспомнилась кстати его фамилия, шагнул вперед и представил, как заправский конферансье:
— Наш новый генеральный директор Жабин Юрий Степанович! — И, выдвинув мягкое кресло на колесиках в торце, во главе стола, указал на него Клифту: — Прошу садиться!
Во многих кабинетах приходилось в свое время сиживать Валерке Пузанёву. Елозил задницей, бывало, на жестких, обитых дерматином стульях в тесных комнатенках следаков и оперов из утро, мостился на привинченных к полу табуретах в комнатах для допросов в следственных и штрафных изоляторах, бывало и так, что со скованными за спиной стальными браслетами руками кубарем с таких тубарей на пол слетал… Но ни разу в жизни не доводилось ему сидеть в таком удобном, будто по фигуре сработанном, кресле, да еще во главе стола — словно самый авторитетный пахан на воровском сходняке. Сейчас бы, до начала терок, еще чифирчику хапнуть из эмалированной кружки, да чтоб края губы обжигали так, будто утюг целуешь!
Как вести себя с ментовскими следаками да зоновскими «кумовьями» Клифт знал отлично. Веди базар на любые темы, а что касается конкретного уголовного дела — полная несознанка. А вот о чем говорить с этими, сверлящими его преданными взглядами бандерлогами, он решительно не представлял.
Пауза грозила затянуться. Клифт откашлялся, а потом, вспомнив зоновского отрядного — старого, косноязычного майора-молдаванина, под чьим попечением он находился во время последней отсидки, — нырнул, словно в ледяную прорубь:
— Добрый день, дорогие граждане… э-э, вернее, друзья, — начал он. — Я счастлив тем, что мне представилась возможность влиться в ваш… э-э… коллектив… мнэ-э… нефтяников! — Он замолчал, соображая судорожно, вспоминая все, что слышал о нефти. Но, кроме того, что ее качают, просверливая землю эдакими большими штуками — буровыми вышками, кажется, а потом делают из нее бензин, — не вспомнилось ничего. Но Клифт не отчаивался. — Уверен, что нашими совместными усилиями мы сможем давать больше бензина… то есть нефти, стране!
«Эк, я загнул!» — откинулся он на спинку вальяжного кресла, а сидящие за столом опять дружно захлопали.
Воодушевленный, Клифт шпарил уже как по писанному:
— Ведь в чем, по большому счету, заключается смысл нашего существования? Смысл нашего существования, граждане э-э… нефтяники, заключается в честном труде на благо общества! А что такое честный труд? Это, прежде всего, выполнение нормы выработки! То есть производственного задания…
— Плана! — подсказал ему заместитель Борщев.
— Нуда, плана. Выполнение нормы выработки — главный показатель того, что мы твердо встали на путь исправления… э-э… экономической ситуации и сможем выйти на свободу с чистой совестью! («Что я несу?» — мелькнуло у Клифта в голове.) И он тут же исправился: — На свободные… э-э… мировые рынки! Вот! — не без удовлетворения тем, как удалось вывернуться, заключил он.
Ему опять захлопали — дружно, с воодушевлением.
— Ну хорошо, — пришел на выручку Борщев, — Юрий Степанович к нам прямо с дороги, с корабля, так сказать, на бал… На сегодня, думаю, достаточно. У нас еще будет возможность подробно обсудить производственные вопросы с новым генеральным директором. Все свободны. Вы не возражаете, Юрий Петрович?
Клифт благосклонно кивнул.
Сотрудники с явным облегчением оттого, что совещание не затянулось, а новая метла не принялась с ходу мести по-новому, дружно задвигали креслами, поднялись и, создав на секунду легкий водоворот у двери, мигом покинули директорский кабинет.
Остались два толстеньких зама — Борщев и второй, имя и фамилию которого Клифт напрочь забыл.
— Что ж, Юрий Степанович, смею заметить, что первое знакомство прошло успешно, — слегка кланяясь, подытожил Борщев. — Думаю, вам и впрямь следует отдохнуть с дороги, перекусить… Может быть, в ресторан заедем поужинать? Точнее, — глянул он на часы, — пообедать?
«А бочата-то у него крутые. Тысяч десять баксов, не меньше. Если вон за ту защелочку на браслете дернуть, то снять можно в секунду, и хрен он чего почувствует!» — отметил про себя Клифт и, решив не рисоваться пока в людных местах, отказался:
— Я и впрямь притомился что-то. Давайте в гостиницу!