— Ты, как всегда, угадал! — вздохнула дочь.
— Служба такая. В ней без соображения нельзя, — мрачно проговорил Олег Кириллович. — Ну и что будем делать с этой проходимкой?
— Мишу ей я не уступлю!
— Уступлю… Он что, вещь? У него есть своя башка. Пусть думает. И не впутывает нас в это дело.
— Пап! С головой у него все в порядке. Просто они с мамашей грозятся к мишиному начальнику пойти и поднять шум. Надо бы помешать этому.
— Я не Господь Бог! Но пара психованных дамочек такой пожар раздуть могут, что и десять генералов его не потушат. Впрочем, чего мы зря болтаем. Давай его сюда.
Тамара привела Михаила. Тот держался внешне спокойно, только красные пятна на лице выдавали его состояние.
— Ну что, пользуешься тем, что не я выбираю себе зятя, а она? — ледяным голосом произнес генерал. — Удобная позиция. Что там у них против тебя? Выкладывай!
— Письма могут показать, — заговорил Подцыбин.
— Какие?
— Одно с обещанием жениться. Другое с отказом.
— Всего-то?
— Еще они фиктивную денежную расписку с меня взяли. По рукам и ногам связать хотели.
— На два фронта работаешь! Щенок! — рявкнул генерал, побагровев. — Да я тебя на Канальские острова! Мне довелось на Беломоре. А на тебя канальских островов в нашей стране хватит.
— Пап! Ты что?! Он за меня борется, — встряла Тома.
— За тебя он борется? Это еще неизвестно. А вот то, чтобы не вышибли из школы, это точно!
— Это же естественно! Не бороться же ему за то, чтобы его выгнали, — произнесла дочь.
— Всякое шкурничество естественно… — отрубил отец.
— Ну а ты что молчишь, скажи хоть что-нибудь, — Тома повернулась к Михаилу.
— То, что не хочу со школы вылететь, правда. То, что скандал хотел замять, тоже. Так что вот шкурником получаюсь.
— Не паясничай! — буркнул генерал.
Достал из ящика стола пачку «Явы» и зажигалку, пододвинул к себе тяжелую мраморную пепельницу с изображением белого медведя («Такой только черепа кроить», — машинально отметил Подцыбин) и закурил, выпуская кольцами дым, изредка поглядывая сквозь них на молодых людей.
— Отец в курсе?
— И как он?
— Не получилось у них с ее матерью разговора. К Максякину грозились пойти.
— А это еще кто такой Максякин?
— Начальник курса.
— И что же он про эту историю знает?
— Были они у него весной. И он делал мне внушение.
Тамара криво усмехнулась.
— Значит ты, — продолжал Олег Кириллович, — ему обещал жениться на ней?
— Нет, ему не обещал, — заторопился Подцыбин. — Только сказал, что улажу это дело.
— Это при помощи расписки, что ли? — хмыкнул генерал. — И что еще известно вашему Максякину? Про мою дочь, например?
— Известно.
— Вот как…
— Доложил, что собираюсь жениться на вашей дочери.
Генерал уперся тяжелым взглядом в Михаила. Тамара, замерев, смотрела в паркет. Генерал грубо раздавил сигарету в пепельнице. Поднял трубку телефона. Перелистнув страницы блокнота, набрал номер и через некоторое время сказал:
— Это генерал Авостин. Максякина мне. Да, начальника курса… Слушай, Максякин! Вот тут у меня твой курсант Подцыбин рядом стоит. Что о нем скажешь? Что, сегодня была? И заявление оставила? А ну, зачитай.
Держа трубку, генерал свободной рукой потянулся за пачкой, а Подцыбин, схватив зажигалку, щелкнул ею и поднес к сигарете. Олег Кириллович снова окутался клубами дыма.
— Серьезная бумага, — произнес он, выслушав. — Но я все — таки не советую спешить. Данная гражданка не внушает доверия. Если что, информируй.
Олег Кириллович положил трубку:
— Что стоите, как чужие?
Михаил и Тома послушно опустились на диван.
— Заявление пока придержат, — посмотрел на Подцыбина. — Продолжай заниматься, готовься к защите. Но если сама с животом придет и будет здесь обивать высокие пороги, многого не гарантирую. Дай Бог диплом вырвать. Остальное под большим вопросом.
— Пап! Мы с Мишей должны немедленно оформить брак! — чуть не выпалила Тома.
— Как, немедленно?
— Сегодня, завтра… Откладывать нельзя.
— А ты с матерью поговорила? Пойдите, погуляйте там, — проговорил Олег Кириллович и, когда молодые выходили из кабинета, позвал. — Томка! Задержись на минуту.
Дверь за Иихаилом закрылась.
— А не гонишь ли ты лошадей, доча? — спросил Олег Кириллович. — Локти потом не будешь кусать?
— Мне сейчас придется кусать, если вы позволите ему жениться на другой…
Родители Тамары закрылись в кабинете, а молодые, напряженно ходя по комнатам, прислушивались к глухо доносившимся взволнованным возгласам Нины Михайловны, прерывавшимся неразборчивым гудением генеральского баса. Потом дверь резко открылась и заплаканная хозяйка дома пробежала в свою комнату.
В прихожей раздалась звенящая трель (Пришел Иван Филатович), и Олег Кириллович вышел сам в коридор. Начало встречи было довольно натянутым, и если бы не Тома (Нина Михайловна сказалась больной и в разговоре не участвовала) неизвестно, что бы могло из этой беседы получиться. Но Тома сумела растопить лед обоюдной настороженности и даже превратить в шутку всю эту нелепую историю с распиской. В результате пришли к следующему: молодые срочно регистрируются (чтобы выбить почву из-под ног противника), жить они будут на квартире в Давыдково, куда родители привезут им часть мебели, свадьбу договорились отложить на осень. Если скандала все-таки не удастся избежать, надо постараться выйти из него с наименьшими потерями, для чего использовать все возможные связи. Расписку решили оспорить, при необходимости, через суд.
В конце разговора Олег Кириллович достал из бара бутылку «Столичной» и хрустальные бокалы, стоявшие за фужерами. Наполнил их и сказал:
— За выздоровление мамы! — кивнул в сторону комнаты Нины Михайловны.
Выпили не чокаясь, как на поминках.
Подцыбин по экстренному вызову явился в кабинет к начальнику курса Максякину. Открыв дверь, он сразу увидел киевлянку, неуклюже сидящую на диване со своим припухлым животом, и рядом — Валентину Сергеевну. Макей сидел за столом насупившись и барабанил пальцем по кожаной папке.
— Вызывали, товарищ подполковник — спросил Михаил, посмотрев на строгое лицо Дзержинского на портрете, заметил, что у Макея было точно такое же выражение.
— Курсант Подцыбин! К вам тут граждане из Киева.
Михаил подчеркнуто поклонился женщинам.
Те молча смотрели на него и ждали.
— Просимо, зятек дорогой, — процедила Валентина Сергеевна.
— Присаживайся, Подцыбин! — произнес Макей сухо.
— Спасибо, — сказал Михаил и положил перед Максякиным глянцевое свидетельство о браке.
Валентина Сергеевна замерла. Макей взял одной рукой свидетельство, другой достал платок и вытер лысину.
— «Гражданин Подцыбин Михаил Иванович, — прочитал он. — Гражданка Авостина Тамара Олеговна… заключили брак двенадцатого мая… сего года… о чем в книге регистрации актов… произведена запись номер…» Вот так, гражданочки, — посмотрел на Тамару. — Помочь вам ничем не могу. Двоеженство у нас запрещено законом.
Вернул свидетельство Михаилу.
Нависла и округлилась тяжелая пауза. Подцыбин услышал, как зажужжал комар. Он заметил, как прикусила губу и опустила голову вниз Тома и, не успев понять что с ней, увидел, как та вдруг беззвучно соскользнула с дивана на пол.
— Доченька! — вскрикнула Валентина Сергеевна, бросаясь к ней.
Михаил тоже подскочил к Томе и, поднимая вместе с Валентиной Сергеевной ее обратно, вдруг нутром ощутил, что поднимает не какое-то постороннее ему существо, а все-таки близкое, родное, родное объективно, независимо ни от каких обстоятельств, интересов, брачных свидетельств и прочих формальностей, близкое ему вот и все. И то, что поднимает он ее не одну, а сразу двоих. И второе существо, которое так явственно ощутилось в тугом животе тоже было в этот момент его жертвой: словно он нанес удар в этот податливый, беззащитный, теплый живот… От головокружения он сел на диван.