– И твой отец имеет прямое отношение ко всему этому безобразию?
– Абсолютно точно. А зачинщик – Птаххетеп, библиотекарь, живший сорок пять веков назад.
– Что?! Мы столько лет вместе, у нас четверо детей, – воскликнула она, – и ты лгал мне!
– Не лгал, а просто не хотел говорить, – попытался оправдаться Стефан. – Это разные вещи. Хотел нормальной жизни без сумасбродства. Думал, закрою наглухо склеп в Саккаре и покончу с мифическими Древними. Хочешь знать о моих родителях – возьми с полки книгу, что я издал после смерти отца. Его дневник…
– Я прочитаю… Весь!
– Восемнадцать лет держал Сахемхета подальше от дома, чтобы повзрослел, научился реально смотреть на жизнь. А этот безбашенный мальчишка возомнил, что переведет то, что такие лингвисты, как отец и я, не смогли понять за столетие. Ничего с ним не будет, но мозгов должно прибавиться.
– Его руки… Неужели тебе не жалко сына?
– В данном случае, нет. От царапин никто не застрахован, тем более что он спускался и поднимался на три десятка метров без лестницы. От этого не умирают. Не переживай, все будет хорошо… Хорошо…
Но нервы женщины сдали, и она разрыдалась, обнимая любимого мужа и отца своих детей.
Оставив Службу древностей на заместителя, Стефан не покидал палату сына, наблюдая за показаниями на мониторе. Он чувствовал себя ответственным за то, что случилось. Отменил поездку в Англию для всей семьи, и даже Рождество не стало поводом вернуться домой. Мужчина не доверял медикам, особенно, в том вопросе, что касался «химического наследия Древних». Записи Аджари-старшего и Джона стали для него настольной книгой в наблюдении за состоянием юноши.
Прошло три недели, как Сахемхет стал «спящей красавицей». Отец сидел на краю его постели, сжимал руку и слушал размеренный писк датчиков. В последние дни давление, частота сердечных ударов и дыхания падали с математической закономерностью. Аджари-Карнарвон понимал, что это признаки начинавшегося глубокого сна, способного затянуться уже на годы. Резкий монотонный звук сообщил об остановке сердца. В палату вбежали врачи, готовые начать реанимацию. Но Стефан, раскинув руки, не подпустил их к койке:
«Это не смерть, а анабиоз, – произнес, дрожа от волнения. – Он проснется! Он должен проснуться! Неделя, две… Я хочу забрать его домой! Так будет лучше и мне, и вам. Буду следить за ним: откроет глаза – стану самым счастливым отцом на свете, начнется разложение – значит он умер, и я предам тело земле, оплакивая до конца своих дней!»
Спорить с Главой Службы древностей медики побоялись, да и время на успешную помощь было упущено. Подписав все необходимые документы, Аджари-Карнарвон старший перевез сына домой. Бездыханное тело юноши он обмотал полосами ткани, пропитанными благовониями, положил на кровать в его комнате, укрыл одеялом. Шторы были наглухо закрыты, на стенах появились гигрометры, а рядом с постелью – регулятор влажности воздуха. По несколько раз в день Стефан навещал сына, чтобы убедиться, что тот, действительно, спит…
Состояние Аджари-Карнарвона младшего не менялось ни в лучшую, ни в худшую стороны. Казалось, что время для молодого человека остановилось, в отличие от членов его семьи. Шли дни, недели, месяцы. А он все спал…
Часть 2.
Сахемхет вздрогнул, через несколько секунд вздохнул. Первый мощный удар сердца пронесся глухим звуком по всему телу. Удары становились все сильнее и чаще, дыхание глубже. Его руки непроизвольно задрожали, потянулись к лицу. «Рождественские» благовония защекотали нос, и юноша тихо чихнул. Стянув с лица ткань, он осмотрелся: только густой мрак и ничего, кроме него.
«Уснул в гробнице? – предположил он, но потом вспомнил, как закрывал тяжелые двери и садился в автомобиль. – Нет, похоже, я дома. Надеюсь, мой билет в Англию отец еще не сдал? Так хочется праздника…»
Собравшись с силами, Сахемхет встал с постели. Осторожно, выставив вперед руки, дошел до окна и раздвинул шторы. Яркий свет ударил по глазам. Юноша упал на колени, закрывая ладонями лицо. Прошло не меньше часа, прежде чем он смог открыть глаза и подняться. Осмотрелся: в комнате ничего не изменилось, даже разрешение на раскопки, подписанное отцом, лежало на столе. Но увидев свое отражение в зеркальной дверце шкафа, молодой человек немного опешил, а потом рассмеялся вслух: