Вернемся, однако, именно к нему, к этому случаю в институте, где работал Гордеев.
Итак, ночной гость, посетивший институт, пользовался свечой. На это указывали капли стеарина на полу возле шкафа и на самой дверце. В одном месте капли падали так густо, и столько времени, что образовали толстую кляксу. Из-за этого-то стеарина ход мысли следователя неожиданно и повернулся в совершенно новом направлении: у налетчика был сообщник в стенах института, а может быть, даже сам налетчик был только техническим исполнителем плана, начертанного этим сообщником-вдохновителем.
Приходилось пока оставить в стороне явное расхождение между таким допущением и тем обстоятельством, что был вскрыт не тот сейф. Оставалось предположить, что наводчик из числа сотрудников института плохо знал содержимое сейфов. Но и такая мысль тут же была оставлена, как несостоятельная.
Дело в том, что, когда следователь поручил криминалистической лаборатории произвести дактилоскопирование сотрудников института, он был поражен неожиданным открытием: совершенно ясные отпечатки пальцев преступника, оставшиеся на стеариновых пятнах, в точности соответствовали оттискам инженера Гордеева. Это было так неожиданно и так несуразно, что следователь сейчас же заподозрил, что Гордеев дотрагивался до стеариновых пятен, придя на работу, когда вместе с другими сотрудниками осматривал место преступления. Но Гордеев категорически отрицал это: по его словам, он не подходил к шкафу ближе других и, уж безусловно, к нему не прикасался.
Не настаивай на этом Гордеев так упорно, у следователя, конечно, и не возникла бы мысль о его причастности к ночному покушению и он не решился бы арестовать всеми уважаемого инженера. Но это категорическое отрицание в сопоставлении с тем, что Гордеев не котел объяснить, где провел ночь, в которую было совершено преступление, и, наконец, его следы, обнаруженные на подоконнике окна, через которое бежал преступник, — все это привело следователя к уверенности, что Гордеев причастен к преступлению.
Но если допустить соучастие Гордеева в покушении на ограбление института, то становилось уже совершенно загадочным то обстоятельство, что именно он, Гордеев, давно работающий в институте и хорошо знающий его порядки, мог так жестоко ошибиться шкафом и указать «медвежатнику» не тот, в котором хранились деньги. А к предположению, это Гордеев мог охотиться именно за деньгами, следователя привели дополнительные сведения, добытые о жизни Гордеева. За последний месяц образ жизни инженера резко изменился, и он редко бывал дома. Он почти не давал матери денег на хозяйство, ссылаясь на денежные затруднения, и постоянно нуждался в деньгах.
Следователь не видел ничего удивительного в том, что круг замкнулся именно так. Такого рода натуры, как Гордеев, насильственно сдерживающие свой темперамент потому, что разум полностью владеет их поступками, однажды, когда рассудок им изменяет под давлением каких-либо внешних импульсов, вроде неожиданной страсти, вина и т. п., отпускают вожжи и уже не в состоянии бывают собрать их.
В общем, мнение следователя, по первым шагам, сводилось к тому, что — как это ни прискорбно — в виновности Гордеева сомнений не было. Оставалось узнать его сообщников.
Это происшествие в институте, естественно, заинтересовало не только прокурорский надзор. Органы безопасности не могли пройти мимо того, что в сейф, где хранились секретные документы, заглядывал неизвестный. И хотя все говорило о том, что ночного посетителя интересовали только деньги, — следствие пошло двумя путями.
С добытыми сведениями, с версией следователя и с его согласием на участие в деле Кручинина Грачик поехал на дачу.
Он застал своего друга в ворчливом настроении. Кручинин сетовал на то, что Мякинино — тем и милое еще год назад, что оно не было засижено дачниками, — не по дням, а по часам теряет прелесть уединенности.
— Придется покончить с пригородными дачами, — сказал Кручинин, увидев своего молодого друга. — Завтра же складываю чемоданы и еду, куда глаза глядят. Ты со мною?