Назойливые лучи отражались от всюду: в каждом камне, в каждой колоне и на каждой плите отчетливо и властно плясали неумолимые огни. Спрятаться не представлялось возможным. Этот город был вместилищем Солнца, и я не знала до конца, зачем я сюда пришла. Я продолжала сидеть в бездумном бездействии. Если на дне океана, я пыталась, что-то созерцать, была осторожна с акулами и терпела суетливых моллюсков, то в этом городе — я не делала совершенно ничего. Я просто существовала, зачем-то, при этом, не мешая и не тревожа Императора Солнца. Это не было похоже на ожидание, это не было дерзостью, это не было унынием, и я не противостояла закону. Я просто сидела, как песчинка, которая давно смирилась с тем, что она всего лишь часть сыпучего вещества и не более того.
Долго ли мне пришлось сидеть, не знаю. Может я уже просидела часть вечности. Да, о вечности. Так странно и нелепо, скорее, несогласованно как-то звучит в устах многих смертных, выражение «целая вечность». Никогда не понимала этого выражения. А разве у вечности есть предел? Что же это тогда за вечность, которая имеет конец? И как это вообще — целая вечность? Если существует обозначение «целая», следовательно, напрашивается вывод, что, стало быть, есть половинчатая вечность? Какое-то все же глупое выражение.
Я задумалась и причем достаточно серьезно, позабыв о том, как разлагается мое тело на солнце. Возможно, в силу абсолютной погруженности в собственные мысли, я не сразу заметила, как пески поглотили меня. Я проваливалась куда-то вниз, вглубь, в самую пасть отвратительной и страшной ямы. Голову и ноздри, глаза и все отверстия обожженного тела неумолимо засыпал песок, такой душный и твердый, наглый и неотвратимый. Мне стало так страшно, мне было настолько страшно, что я пожалела обо всем на свете. Я была в отчаянии, я задыхалась, и бессилие мое еще больше накрывало песком, беспомощной души.
Глава 6. Тени прошлого
Я с трудом выбираюсь наверх или падаю вверх, не важно! Главное, что песок позади, его больше нет в моих ушах, в моих глазах и легких! Вот он долгожданный свет! Катастрофически необходимый вздох! Вот он выход! Еще рывок! Я ощущаю себя всю, я знаю, что я снова участвую, где-то, в чем-то. Главное теперь для меня, что я вне песка. И вот я! Я…
Мне 14 лет. Я в туалете. Я закончила рисовать свой очередной комикс и во мне бушуют непонятные глобальные в величине своей эмоции. Они как торнадо, гигантские тучи с пылью и вывернутыми конструкциями. Черная воронка страстей внутри молодого организма. У меня великая вопиющая депрессия. Прощаться с тем, чем жил не один месяц, достаточно сложно, это словно маленькая смерть. И мне больно.
В моих руках лезвие: старое, местами ржавое искривленное лезвие. За дверями я слышу голоса. Голоса повседневной нормальной жизни. Только что мама зашла в ванную комнату, вышла, мимо прошел отец, бабушка задала какой-то вопрос матери, и та ей не выходя с дальней комнаты, что-то ответила, на кухне тоже кто-то есть: наверное, бабушка, звон посуды и перемещение тел по квартире… Я слышу, но меня здесь нет. Я где-то далеко в черной пустыне, на берегу высохшей реки. Эмоции переполняют меня, и я знаю, что это боль. Она давит мне виски, отравляет кровь и сплетает мои суставы.
Лезвие проходит в ткань. Я вижу кровь на ладони, и мне становится легче. Она так прекрасна. Я наблюдаю, как струйка грациозно и непринужденно стекает вниз, движением руки я создаю ей новую траекторию движения. И я уже не задаюсь вопросом — откуда и почему летит моя депрессия подобно черному ворону. Теперь я просто наблюдатель. Я делаю новый порез, и с каждым ранением боль покидает меня. То, что внутри — уходит через струйки крови наружу, обретая свободу и в свободе же умирая.
Тучи приобретают серый оттенок. Их не становится меньше, просто концентрация изменяется, и теперь я могу выйти и посмотреть на реальность. Мои глаза открыты, а сознание ищет оправдательную историю возникших порезов. Лучший метод объяснений — это сон. Незаметно юркнуть в свою комнату и уснуть. Завтра боль вернется, но сегодня у меня есть возможность поспать. И я засыпаю.
Глава 7. Трое и тот, кто наблюдает
Я шла по темному лесу, в воздухе пахло дождем и сыростью. Подойдя к засохшей изгороди, я отодвинула безжизненные стебли в сторону и просунула пытливую голову в щель. Я увидела серый обветшалый дом, что стоял во влажных объятиях леса. По бокам торчали гнилые доски, словно неведомая сила вывернула его ребра наружу. Пасмурное утро заглянуло в окно. В сырой холодной комнате стоял громоздкий стол, за которым сидел человек. Он смотрел на пустой граненый стакан. Его взгляд был усталым, его лицо было мрачным, а в глазах бродили тени изнемогающей внутренней боли.
К столу подошли двое. Оба возложили свои худые руки на плечи, сидевшему в безмолвии человеку.
— Я — Лежащий Внизу пойду теперь с вами. — человек поднял голову и приветствовал вошедших в его молчаливый дом.
Все трое встали и неспешно направились в соседнюю комнату. Выяснив, что я осталась незамеченной, мне весьма интересно было пойти за ними. И нисколько не сопротивляясь своему желанию, я кротко и предельно осторожно вошла в дом, преследуя странных обитателей, моих случайных встречных. Крадучись сзади и всматриваясь в их спины, мне на какое-то мгновение, стало, кардинально жаль, что не смею говорить с ними, задавать вопросы и участвовать в их таинстве. После чего, меня обуяло неловкое чувство стыда, которое я вытрясла из себя, как только почуяла горький привкус желчи. А незнакомцы тем временем вошли в узкую дверь, за которой распростерся немыслимый коридор, в котором было не настолько светло, что бы было темно.
— Тени, тени, тени… Вокруг сплошные тени… Однако где же свет, который отражает их? — спросил Лежащий внизу. Коридор не был освещен, но в нем было столько, же мрака, сколько и света. Лежащий Внизу поднял граненный стакан. Внимательно изучив его, он положил вещь на место и продолжил путь. Позднее за спиной он услышал звон бьющегося стекла. — Я вернул его на прежнее место. — оправдался Лежащий Внизу.
— Взявший, никогда не вернет обратно. — отозвался тот, кто всегда шел с Права. Их было трое. Они шли по длинному коридору. Лежащий Внизу шел впереди. На пути у них не было посторонних комнат или дверей.
— Здесь нет поворотов… — как бы удивляясь говорил Лежащий Внизу.
— Извилистым путем ты долго шел. Прямую сложнее пройти, нежели преодолевать зигзаги. — ответил ему Идущий с Лева.
— Теперь это твой путь. И он будет еще дольше. — продолжил Идущий с Права.
Коридор уходил все дальше, при этом оставаясь неизменно прямым. Трое спутников продолжали свой путь. Они шли, и я шла за ними. Они молчали, и я молчала с ними. Я совсем позабыла о птице, которая так любезно общалась со мной. Я злилась на нее, как только вспомнила о том, что ее нет рядом. Куда она открыла дверь и для чего? Почему я, как во сне бесконтрольно проваливаюсь и блуждаю по непонятным и совершенно незнакомым мне местам? Да. Я была очень зла. Я захотела кричать и матерно ругаться! Я была готова задушить эту чертову птицу! Я в бешенстве! Прилив ярости, злости, агрессии заполнил все мое существо, если от него еще что-то осталось. Я в гневе! И я хочу кричать, орать, бить кулаками по этим дурным стенам! И вообще! Что это за коридор такой! Какого черта я иду за этими придурками! Куда они ведут меня? Да это вовсе и не меня ведут! Я хочу все остановить!
— Эй! Придурки! Куда вы ведете меня! — я так громко заорала, что стены окружающие нас всех, похожие на кроличью нору, содрогнулись. Я крикнула еще раз и уже с большим негодованием и яростью — Вы меня слышите?! Стойте! Кретины! Остановитесь! — уже потеряв всякий страх, я ринулась вперед, силясь догнать этих странных призраков. Я бежала изо всех сил, но было ощущение, словно я стою на месте. Как во сне: ты бежишь, тебе очень трудно, буксуешь, как последний дурак по снегу, но движения твои не приводят, ни к какому результату. Я почувствовала, что по лбу стекает струйка пота. Вокруг губ, в области рта образовались крупные капли пота и совсем скоро, я ощутила солоноватый привкус собственных потуг. Но мы продолжали оставаться на равном расстоянии друг от друга. Путники шли себе, так неспешно, словно и не стремились никуда. Конечно, думала я, куда им спешить? Мы в чертовой норе. А в норе видимо, никто никуда не спешит.