— Ну что, в клуб?
— Только недолго. Ты же слышал, мне завтра тащиться в Беляево.
— Не. Не слышал. А что там?
— Какой-то пикет против сноса очередной заброшки.
— Забей. Постоят — разойдутся. У вас все уже на мази, как я понимаю?
— Все разрешения имеются.
— Ну, так вот. Забей — говорю ж. Давай лучше как следует оторвемся. У тебя это, может, последний шанс.
— Не напоминай, — закрываю глаза.
Мужики нервно ржут. Заталкиваемся в машину. Открывается бар. Я пью редко и обычно немного, но тут сам бог велел. Хочется расслабиться. Не так, чтобы потерять контроль, но чтобы не думать о предстоящем. Мужики болтают, не затыкаясь, видимся редко, бизнес отнимает кучу времени. Болтовня отвлекает. В клубе какие-то девочки, все хорошо. Можно даже уехать с одной из них. Вон та, темненькая, ничего… Но все-таки не настолько хороша, чтобы я предпочел ее, а не сон. Вымотался я в последние месяцы просто невозможно. Сжег себя, стараясь угодить отцу. Еще и собственный проект начал, из которого непонятно что выгорит. Говорить о нем, нет? Попытаться самому выстроить? Как-то тесно мне было, свои амбиции душили, вот и начал. А тут вроде как, наконец, отец решил полностью мне довериться. Теперь хоть разорвись.
Нет. Спа-а-ать. Извини, девочка. Прощаемся. Еду домой. Снимаю костюм, аккуратно развешиваю, пусть ему прямая дорога в химчистку, и можно было не утруждаться, привычка к порядку дает о себе знать. Проваливаюсь в сон, едва голова касается подушки. Кажется, только уснул, как телефон будит.
— Чего? — не глядя на номер.
— Марат Маратыч, у нас ЧП.
Встаю резко, так что в голове кружится.
— Что за ЧП?
Оказывается, идиоты в Беляево решили нагнать техники, несмотря на протест. Люди решили, что заброшку тут же сносить начнут. Завязалась потасовка с местными активистами. Несколько пострадавших в больнице.
— … а там какие-то девахи понаехали и…
— Так, стоп. Какие девахи?
— Блогерши недоделанные. Экоактивистки долбаные. В общем, такой подняли шум, что мы во всех новостях.
— Слишком много нелестных прилагательных, — одергиваю я и тут же добавляю: — Каким боком экоактивистки к стройке? Там же никаких заповедников нет. — Встаю, шлепаю в кухню. Без чашки кофе мне это не переварить. — Может, от конкурентов подгон, Миш? Что СБ?
— Да роют, что… Вроде как стихийно все получилось. Но лучше перебдеть.
— Это точно. А пострадавшие? Там насколько серьезно?
— Не-не, тут не переживайте, до жести не дошло.
— Все равно. Помощь, деньги на лечение… Это организуй.
— Так не мы же их под бульдозер толкали, Марат Маратыч.
— Не мы. Но мы виноваты в том, что до такого вообще дошло. Приеду — будем разбираться, как так вышло. Да и вообще. Не обеднеем. Закрыли разговор.
— Да мы тут сами можем…
— Вижу я, как можете, — хмыкаю.
— Марат Маратыч…
— Я туда все равно собирался сегодня.
— Вас лучше не светить. СБ опасается, как бы чего не вышло.
— Я по-тихому приеду. Рожа моя в прессе не особо мелькала. Никто ничего не поймет.
— Но Марату Арзасовичу…
— Отец поручил этот проект мне, — цежу. — Сейчас подъеду, посмотрю, что там за блогерши, с которыми мои люди не могут справиться.
ГЛАВА 2
Афина
— Ой, девочки! Ой, красавицы. Даже не знаю, как тебя за них благодарить, Афинушка!
Я лежу на древнем гамаке, щурясь от яркого солнца, что проникает даже сквозь густую крону раскинувшейся над головой ивы. Травинка в зубах — не очень хорошая замена сигарете, но я решила покончить со всеми вредными привычками. Да и дети вокруг…
— Перестань, Сергеевна. Ты тоже, вон, глянь, сколько народу нагнала.
Приподнимаюсь. Мышцы на животе напрягаются. Окидываю себя придирчивым взглядом. М-да. Довела я себя, конечно… Надо есть. Надо спать! Надо себя любить, — повторяю заученную наизусть мантру.
— Да что мои? Они даже при желании не смогли бы поднять такой шум! А девочки… Ну, какие же славные! Неравнодушные. Побольше бы нам таких.
— Ой! — психую, откидываю очередной томик по психологии. — Вот только перестань. Ими в меньшей степени движет благородство.
— Но как же…
Курить хочется просто зверски. Пальцы забираются в карман шорт, но там закономерно пусто.
— Социальная повестка нынче в тренде, — вздыхаю.
— Не понимаю, — разводит толстыми руками Сергеевна. От жары ее макияж поплыл. На веках — неряшливые черные засечки, помада въелась в уголки губ. Сколько лет прошло с тех пор, когда я из интерната выпустилась, а она все в одной поре. Время ее щадит.