Около выездной башни красовался ряд копий с насаженными на них головами — вся семья Щеки Бражника и его приближенные — всего пятнадцать человек. Увидев это, князь приуныл.
— Сколько раз я собирался покорить эту твердыню, — произнес он, похлопывая разгоряченного коня по шее. — Сколько представлял, как буду смеяться над ползающим на коленях стариком… Мы могли бы давно это сделать. И вот я здесь, но совсем не рад.
Он подъехал к обезображенным головам поближе, чтобы разглядеть их.
— Что скажешь, Семен?
— Могли бы, — ответил он, откашливаясь: в воздухе еще разносился дым от пожарища на берегу, на месте бывшей деревни. — Я говорил, надо переправиться где-нибудь пониже и ударить с двух сторон…
— Да я не об этом! Что скажешь о мертвецах?
— Выбросить эту падаль в реку.
— Согласен, — кивнул Военег. — Эта мразь осквернила святое место. Эй! Уберите это, а то уже воняет. Семен, Рагуйло, может, поклонимся Вышеславу Ростиславовичу? Все-таки он остался не побежден, как ни крути.
— Да, — серьезно сказал Рагуйло. — Великий был человек. Идем.
В крипте царила сырость. С потолка капала вода. Факелы тускло освещали покрытые мхом стены.
— Похоже, здесь все Ратмировичи, — сказал Военег, наклоняясь над надгробными плитами и читая надписи на них. — Вот Ярополк Ингваревич… Ярополк… так это же внук Ратмира! Вот это древность!
— Идите сюда! — крикнул Семен. — Кажись, я нашел…
Саркофаг Вышеслава — кирпичный прямоугольник, накрытый крышкой, сбитой из теса и горбыля, — стоял в самом дальнем углу, под сводчатой стеной. На крышке красовалась кривая надпись, нацарапанная ножом: «Вышес. Ростис.»
— Вот скоты, — сказал Военег. — Вы только посмотрите!
Кое-где кладка разрушилась, обнажив зияющие дыры. Крышка сгнила и почернела. В луже у гроба валялись обломки кирпичей.
— Похороним его по-человечески. Рагуйло!
— Да, князь?
— Ты должен найти хорошего мастера. Чтобы он соорудил такой же мощный постамент, как и у всех; справил бы саркофаг из мрамора; на крышке должен быть лик старика. Перенесем туда останки Вышеслава — он это заслужил.
— Конечно, заслужил, — сказал Семен. — Только его здесь нет. Гляньте.
Семен откинул крышку и осветил могилу. Она была пуста.
Военег ужинал в пиршественном чертоге, сидя в глубоком кресле с высокой спинкой, во главе длинного стола, за которым свободно могло разместиться до пятидесяти человек. Чертог восхищал — высокий потолок, витражные окна, на стенах красочные шпалеры со сценами из легенд. С одной стороны — позади Военега — огромный камин, в котором весело и мирно потрескивали поленья; с другой — стена, заставленная пустыми бочонками из-под вина, причем на каждом имелось клеймо виноградника. Вышеслав слыл большим любителем хорошего вина и за свою жизнь попробовал множество разных сортов солнечного напитка — дешевое дубичское, сносное пронтийское, экзотическое цахийское и, конечно же, великолепное марнийское, выращенное в долинах Вечных гор.
Князь Военег, человек общительный, никогда не ел в одиночестве. И сейчас его трапезу — жареные лебеди, поросенок с пряностями и хреном, пироги, квас и вино — разделили соратники: Рагуйло с братом Аскольдом — суровым, аскетичным и неподвижным, как скала; также Путята, мастер мечей — немолодой, круглолицый воин с брылями, как у бульдога; палач Асмунд — маленькие пытливые глазки, тонкие усики. Был тут и Семен, в свои сорок пять лет выглядевший изумительно молодо, с вездесущим Туром под боком, и, кроме того, молодой богатырь по имени Варда, первым занявший крепость неделю назад. Варда, назначенный Военегом комендантом Паучьего Камня, сильно волновался, и вообще, несмотря на свою внушительную физическую силу и наличие ума, был крайне застенчив и косноязычен.
— И все-таки, — произнес Военег, задумчиво отпив из кубка, — не нравится мне это. Куда могло подеваться тело?
— Да куда угодно, — предположил Путята. — Его могли съесть крысы…
— И даже костей не оставить? — возразил князь. — И ни клочка одежды? И бляху на ремне съели, и меч…
— А может быть, его просто выкинули в реку? — предположил Семен, зевнув. Он ничего не ел и не пил: желудок был переполнен, мучила икота и сильно хотелось спать. Безбородый всегда плохо переносил пирушки.
— Как так? — спросил Военег. — Зачем? Неужели такое возможно?
— А что? — сказал Рагуйло, подбоченившись и подкручивая ус. — Кто знает, что здесь творилось? Ведь это же был натуральный притон! Вот и нате — какая-нибудь пьяная сволочь, шутки ради, выбросила останки старика!
— Хм… ты думаешь? Хм… Варда!
— Да… князь. — Комендант вздрогнул и выронил из рук кусок лебединого крыла.
— Ну-ка расскажи нам, что ты здесь видел?
— Да… тут был бардак… э-э-э… всякий хлам — тряпье, мешки… с морковью… э-э-э…
— Я спрашиваю про людей, дубина!
— Э-э-эм-м… тот сброд, что здесь находился… э-э-э… ну, половину мы… э-э-э… того… половину… э-э-э…
— Если ты еще раз экнешь, — крикнул Военег, стукнув кубком по столу и расплескав вино, — то я собственноручно тебя «того»!
— Извините. Я хотел сказать, что тут ошивались… сброд — беднота, вольные, шлюхи… Я распорядился убить всех подозрительных, остальных прогнал прочь. В замке осталась челядь: кухарки, конюхи — словом, необходимый люд. Очистили замок от мусора, Щеку казнили, но в крипту я… извините, не заглядывал. Как-то не подумал.
— Ясно.
— Послушай, князь! — сказал вдруг Тур, отложив кусок свиной ляжки и вытерев руки о скатерть. — А может, он и не умер вовсе?
— Да-а, — устало проговорил Военег, подперев кулаком щеку. — Тур… бычья башка.
— Нет, я серьезно! Я сам видел! Мне было лет пятнадцать… Так вот, мы вроде как собрались схоронить дядь Власа, Власия — он однажды умер. Ну, он умер. Вечером. Сердце, значит, прихватило. Умер — прям-таки окоченел. Ни туды и ни сюды. Взяли мы его, в гроб уложили, уже и на скудельню отвезли… А он, гад, взял и… ну, ожил.
— Каков подлец! — сострил Рагуйло.
— Ожил? — спросил Военег. — Да ну тебя…
— Так бывает, — неожиданно вмешался Асмунд. — Бывает, князь. Летаргия — вот как это называется.
— Это что ж? — спросил Путята, вытаращив глаза. — Старик, что ль, не умер? Он что, где-то ходит?
При мысли об этом всем стало немного не по себе.
— Ладно, хватит о нем, — раздраженно сказал Военег. — Варда завтра поспрашивает местных, что они знают.
— Рад стараться!
— Не ори. Так. К делу. Скажу сразу, а то вы мне уже порядком надоели. Едем в гости к Мечеславу. Именно в гости, на свадьбу. На Косом Поле мы должны встретиться… с Бориской. Да-да!
— Удивляешь, князь, — проговорил Рагуйло.
— Мир меняется, — глубокомысленно покачав головой, изрек Военег, потом почему-то вздрогнул и крикнул: — Эй, слуги! Эй! Кто там?
Подбежала служанка.
— Собери-ка мне штоф винца, еще вот этот кусочек свининки, отрежь пирога немного, да… и, пожалуй… все. Пойду, позабавлюсь. Да, и яблок набери. Люблю яблочки.
— А мне можно? — спросил Тур.
— Иди совокупляйся с кобылами, дружочек, — отрезал Военег, вставая.
— Ну как знаешь, князь. Я просто о тебе забочусь. Врага надо прежде хорошенько ощупать, на предмет… чего-нибудь.
Все рассмеялись.
— Будет враг, ощупаешь, — сказал Военег, задумчиво глядя на то, как служанка готовит поднос со снедью. — А я к подруге. Бывайте, братцы. Только не напиваться! Ну, в смысле, до безобразия. Прикажу выпороть, так и знайте.
С этими словами Военег поднялся, ущипнул служанку за мягкое место, забрал у нее поднос и удалился.
Косые лучи заходящего солнца пронзили чертог насквозь, прогнав дрему Семена; он с интересом наблюдал за игрой света — на спине Аскольда застыл узор витражей: фиолетовые, зеленые и красные пятна; в ярком мареве курилась пыль.
— Ох, не тот он, — сказал Асмунд. — Все время думки какие-то у него…
— Переживает, — сказал Тур, шумно обсасывая кость. — Все ж таки вроде как с Бориской встречается. Как еще пройдет…