Чух ярко горел, и Искра засмотрелась на него, чувствуя необычайную легкость в душе. Старик все болтал без умолку о вересах и их богах, о чудном крае, где он жил, о дивном городе Иссенград, и Искра думала, какой же он, однако, зануда…
Искра собрала букет, но он ей не понравился, и она выбросила его.
— Зря, — прозвучал голос. Искра вздрогнула и, развернувшись, машинально выхватила меч. Перед ней стоял маленький человечек, одетый в выцветшую, поношенную хламиду, волочившуюся по земле; на голове нечто помятое и пыльное, отдаленно напоминающее колпак; узловатые пальцы сжимают посох. Лицо напоминало густо заросшее кучерявой седой бородой сморщенное яблоко, а глаза — глаза попросту отсутствовали, на их месте — сгусток одеревеневших морщин.
— Кто ты? — настороженно спросила Искра. — Откуда ты взялся?
Человечек пожевал пустым ртом и сказал:
— Зря ты выбросила букет. Такой красивый.
Искра посмотрела на букет и чуть не охнула от изумления. На дороге валялся роскошнейший букет из ярких, пышных цветов. Однако Искра не поддалась наваждению.
— Хочешь околдовать меня, демон?! Уйди или снесу тебе голову!
Карлик отшатнулся, словно угроза подействовала на него, и слепо поводил лицом в разные стороны.
— Ты даже не спросишь, кто я?
— Мне плевать! Убирайся!
— Зря. Я вестник, дочь моя.
— Дочь моя?! — Искра окончательно вышла из себя и замахнулась мечом.
— Не надо! — взвизгнул вестник. — Я ухожу!
— Считаю до трех!!! — Искру аж затрясло от злобы.
— Позволь сказать только одно!
— Не позволю!
Карлик не стал испытывать судьбу, шмыгнул в придорожные заросли и скрылся. В этот момент подъехали Горыня, Злоба, Михалко и его помощник по имени Стемир — серьезный молодой человек.
— Что за крики, сестра? — спросил Горыня.
Когда она рассказала о том, кого встретила, Михалко со Стемиром нахмурились.
— Встретить вестника — плохая примета, — проговорил Михалко. — Быть беде.
— А что он вам сказал? — спросил Стемир.
— Ничего. Он не успел, я его прогнала.
— Но что-то все-таки он хотел вам сообщить?
— Только одно. Он сказал — позволь сказать только одно. Но это ведь какой-то бродяга.
— Не скажи. — Стемир важно погладил жидкую бороденку, что со стороны выглядело забавно. — Никто не знает, кто они такие. Вестники несут вести, что само собой разумеется, только всегда плохие. Быть беде.
Сны — путаные, но устрашающе реальные.
Она задыхается. Руки тянутся вверх, но вязнут в холодной комковатой массе. Земля, понимает она. Руки зарываются во влажный чернозем, а он осыпается все сильней, и она чувствует во рту его кисловатый привкус.
Искра приходит в себя. Паника захлестывает ее. Она начинает истерично рыть землю, все сильней задыхаясь. Тяжесть породы сдавливает грудь, корни растений щекочут лицо, что-то ползет по ногам. И когда смерть уже касается ее, Искра проснулась.
Сквозь полог повозки пробивался свет костра, раздавались тихие голоса воинов, и это успокоило княжну. Она полежала несколько минут, прислушиваясь к беседе, и незаметно заснула.
— А ведь я хотел тебе сказать нечто хорошее, — вновь слышит она знакомый голос. Только сейчас Искра никого не видит, тьма окружает ее. Холодно.
Неожиданно она понимает, что стоит в этом незнакомом месте обнаженная. Девушке хочется убежать, скрыться, но из-за непроглядной тьмы она боится пошевелиться. Ей кажется, стоит сделать шаг — и она провалится в бездну. Во тьму. В Нечто, родившееся в недрах Шагры.
— Дочь моя! — Голос вестника будто хлещет ее.
— Ты… ты меня видишь? — дрожащим голосом спрашивает она.
— Ну конечно, дитя мое!
Откуда-то издали возникает тоскливое бледно-желтое свечение. Вокруг тесной массой толпятся мертвецы, если можно назвать их так — изуродованные люди-скелеты с обрывками иссохшей кожи на костях, в землистых сгнивших лохмотьях.
Ближе всех вестник — беззубый рот скалится в жутковатой улыбке.
— Такая красивая, — говорит он. — Потрогаем ее, дети мои.
И множество рук разом касаются ее. Острые когти царапают тело, ледяные пальцы проникают в самые интимные места, вызывая омерзение и стыд, мерзкий зловонный запах одуряет. И карлик тычет в нее посохом.
— Вставай, княжна! — каркает он. — Вставай же! Покажи себя! Вот она! Вот она! Трогайте ее!
Постепенно ужас сменяется образом миловидного воиградского юноши по имени Войко. Он тронул ее за плечо.
— Всю ночевку распугаете, княжна.
Повинуясь порыву, Искра обхватила парня и прижала к себе. Войко растерялся.
Наконец княжна пришла в себя и обнаружила, что сжимает в объятьях опешившего и смутившегося незнакомого юношу. Она оттолкнула его и резко сказала:
— Все, иди!
Войко послушно ретировался.
Сон пропал, да и заснуть Искра теперь не решилась бы. Она села на край фургона, свесив ноги. К ее облегчению, никто из воинов не стал подтрунивать над Войко. Воиградцы повели себя разумно и деликатно, заведя разговор на другие темы. Постепенно Искра начала клевать носом. «Нет, только не сон! — тут же со страхом подумала она. — Нет!»
— На вот, выпей. — Мягкий и доверительный голос пожилого дружинника, похожего чем-то на Девятко, вывел ее из цепких объятий сна. — Выпей настоечки, княжна.
Искра, поглядывая на него, отхлебнула глоток из фляжки.
— Меня зовут Бальд, — сказал воин.
— Спасибо, Бальд.
— Вот, возьми. — Бальд протянул ей тонкую сухую веточку.
— Что это?
— Это чарушник. Защищает от злых чар, от ведьм и прочей нечисти. Спать будешь, никто не побеспокоит. Положи ветку себе под голову и спи сладко.
— Спасибо.
— Не за что, — ответил Бальд и побрел к своим.
— Бальд!
— Да, княжна?
— А можно… можно мне поспать рядом с вами, на траве? Неподалеку от костра? А то… мне страшно.
— Да, конечно, княжна. Ложись, так будет, верно, лучше. Если тебе так удобней.
Малозаселенные Иссены, полные чудесных вересковых полей, остались позади, и отряд благополучно вступил в Воиградские земли. Иссенский шлях плавно перетек в Кринский тракт, хотя река, давшая название дороге, еще не показалась. Все чаще попадались на пути деревни-веси, а Крин, к которому они вышли после обеда, облепили села вплоть до горизонта. Венеги неприятно удивились: чем ближе столица, тем сильней беднел народ.
Нарядные избушки, хлебные поля, сказочные пейзажи сменились хмурой рекой. Чахлые избы местных крестьян казались мусором, выброшенным на берег. Поля пустовали. Большинство деревьев вырубили — вместо них красовался, по меткому выражению Злобы, лес пеньков — огромные территории разоренной земли и поросших непроходимым бурьяном пустошей. И все-таки здешний народ еще кое-как жил: ловил рыбу; ходил по грибы; сажал брюкву, репу, морковь; водил скотину.
Но то, что предстало их взору в пригородном районе, ошеломляло. Такой удручающей нищеты никто из венегов никогда не встречал, и это несмотря на многовековую вражду с жестокими степняками, не раз ввергавшими их в отчаянное положение.
Сплошная грязь, теснота; лачуги настолько шаткие и убогие, что там и жить-то казалось невозможным. Везде, куда ни кинь взгляд — «голытьба» (где-то, кажется, в Смокве, Искра уже слышала это слово). Дети, тощие куры и плешивые псы вместе копошились в грязи. Бедняки нахально лезли под копыта, просили еды и хныкали; воиградцы отгоняли их ударами кнута.
Наконец показался и сам Воиград. Он стоял на холме в устье двух рек — Крина и Лесной. От воды вверх по склону бежали темные массы домов и упирались в огороженный высоким белым забором великолепный, величественный Кремль. Здания Кремля горделиво вздымали ввысь свои острые грани; они соединялись парящими в воздухе мостиками, точно плывущими по ветру паутинками.