Горыня с неохотой признал это, но не успокаивался и продолжал донимать Андрея (он был здесь, по его мнению, единственным, достойным уважения) расспросами, советами, предложениями.
— Вы, — говорил Горыня, — беззащитны, точно овцы. Сотня степняков разнесет ваше горе-войско в пух и прах и превратит величественный Кремль в пепелище! Да разве можно сидеть сложа руки и надеяться на милость дубичских братьев? И зачем вообще их пригласили? Если верить слухам, Военег — хищный зверь, и его брат, уверен, ничуть не лучше, иначе он уже давно бы кормил червей в земле! Вот пожалуют они к нам на свадьбу, поглядят на Кремль и скажут: «Какое хорошее, красивое место! Неплохо бы поселить здесь сына, племянника, дядю, тетю!» — «А как же мы?» — спросите вы. — «А вас мы утопим, вон там, среди обломков вашего непобедимого флота. Зачем вы нам?» Как вообще вы существуете?
Андрей ничего не отвечал, мрачно уставившись в пол.
— Как хотите, — подытожил Горыня, — выдам сестру за вас и уеду домой. Там я нужней.
— Уедешь? — язвительно поинтересовался Андрей. — Как?
Видно, это выбило Горыню из колеи. Он опять запил.
Искра скучала. Каждый день она гуляла по саду совсем одна, и, кажется, о ней все забыли. А Андрея будто и не существовало. Это удивительно — готовиться к свадьбе с человеком, которого не знаешь и не видишь. Связать свою судьбу с невидимкой.
Однажды она, из чистого любопытства, решилась подойти поближе к храму, и там, среди росших вокруг сосен, ей повстречался высокий и нескладный человек, представившийся как монах Клеарх. Он сильно взволновался, увидев княжну, и тут же пригласил ее в храм.
— Его святейшество принципар Клеомен давно ждет вас, — сказал он. — Извольте пройти к нам!
Внутренняя обстановка храма поразила девушку строгой торжественностью и мрачным величием. Свет вливался в помещение через сводчатые окна, находящиеся высоко, у основания купола, и падал, в основном, на верхнюю роспись. Внизу освещение поддерживалось многочисленными свечами. Храм был равномерно поделен на три секции: белую, красную и черную, которые сходились в середине — где стоял серый куб высотой с человека. Каждую секцию украшал искусно выполненный горельеф. В белой — возвышался молодой человек, державший в руках плетеную корзину; в красной — воин, сжимавший меч; в черной — суровый старик, опиравшийся на посох. И глаза всех троих с надеждой взирали на куб.
Стоило Искре вступить в храм, как к ней устремилось несколько человек в рясах. Они поклонились ей и осенили странными церемониальными знамениями. Искра подметила, что все монахи выглядели изнуренно. Потом к ней вышел старичок — тот самый верховный жрец, говоривший ей при первой встрече слова, полные тоски и сожаления. На этот раз он пребывал в приподнятом настроении.
— Милая моя девочка! — сказал он. — Добро пожаловать! Очень рад! Ты не устала? Гуляешь? Позволь, я расскажу тебе о нашей вере. Не волнуйся, не волнуйся! Просто занимательная прогулка.
Клеомен взял ее за руку и подвел к кубу.
— Что ты видишь, дитя? — ласково, словно обращаясь к глупому ребенку, спросил он. Искра тут же вспыхнула, но усилием воли подавила гнев — кое-чему здесь она уже научилась.
— Камень, — ответила она. — Он, наверное, священный?
— Да, дитя, — с важным видом согласился Клеомен. — Он символизирует бога — единого, неделимого, точно скала. И непостижимого, непознаваемого, как этот загадочный куб. Никто ведь не знает, что скрыто внутри куба, так ведь? Обрати внимание, как три земных воплощения Единого смотрят на него. Они жаждут разгадать некую тайну, постичь сущность бога. В этом весь смысл веры, ибо вера — это путь познания бога. А что есть бог? Как ты думаешь?
— Не знаю, — ответила Искра, рассматривая горельефы. — Как-то не задумывалась об этом.
— Никто не задумывается, — сказал Клеомен. — К богу обращаются в трудную минуту с мольбой о помощи либо в корыстных целях, будто бог — это всемогущее существо, вроде царя или императора. Но бог — это не царь. Бог — это тайна. Бог — это душа. Бог — все сущее. Но не буду утомлять тебя. В первый раз, увы, люди относятся к нашей религии с известным скептицизмом. То есть не доверяют, понимаешь?
— Я знаю, что означает слово «скептицизм», — сказала Искра. — Не думайте, что мы у себя на краю мира живем дикарями. В нашем краю гораздо больше души, в нашем простом и постижимом боге больше жизни, нежели в вашем. Вы говорите — путь познания? Так вы сказали?
Клеомен был ошеломлен отповедью девушки.
— Да, — пробормотал он.
— Вы, — сказала Искра, схватив старика за локоть и приблизившись вплотную, — лишь тешите себя мудреными словами, за которыми ничего нет. Посмотрите! Посмотрите на людей, а не на статуи! Что вы видите?
Изнуренные, покорные, словно рабы. Искра готова была поклясться, что именно об этом подумал принципар.
— Что же вы видите? — безжалостно повторила девушка.
— Страх.
21. Дух Воина
— Я долго думал, — сказал Барх, глядя на окружавших его всадников. — Может, я не прав, — выслушаю другие мнения. Но иного выхода я не вижу. Талгат явно готов и ждет нас. В случае неудачи он может отступить и скрыться в холмах, где много воды и дичи. И там наверняка есть укрепления, где он может отсидеться. А мы вынуждены будем вслепую там шататься — это измотает нас, подорвет веру в успех. Поэтому мы должны устроить ему сюрприз. Мы разделимся.
— Разделимся? — переспросил Тумур.
— Ты, Тумур-гай, возглавишь основные силы. Твои воины, воины Мамата, Кайгадыря, Аюна поедете поутру на юг, прямо на холмы. Столкнетесь с Талгатом лоб в лоб и дадите им бой.
— А как же ты, повелитель?
— Я с остальными ночью поскачу в обход, на восток. Хочу ударить по ним с тыла. Так, насколько я знаю, еще никто не делал. Но придется скакать быстро. Если все пройдет так, как я задумал, мы сразу покончим с ними.
— В обход плоскогорья? — спросил Тумур.
— Да. По краю. По полям.
— В обход, — хмуро проговорил Шайтан, — путь неблизкий. Можем не успеть. Можем вымотаться. И потом, рискованно это: есть шанс наткнуться на неприятеля. Ввяжемся в бой, застрянем. Тумур-гай может и не дождаться помощи.
— Я понимаю, — сказал каган. — Но шансов победить у нас немного. Только хитрость, дерзость и отвага помогут одержать нам победу. И везение. Придется скакать ночью. Если успеем, ударим им в спину. Да, устанем. Будет очень тяжело, но наградой будут наши жизни. Это что-нибудь да стоит.
Барх посмотрел на юго-запад, туда, где лежал тот благодатный край, оазис в мире скудных однообразных равнин. Оранжевое солнце коснулось горизонта, золотом залив потускневшую осеннюю степь.
— Мы должны, — сказал Барх. — В путь, батыры.
Унэг глядел на оседающую пыль, поднятую отрядом Барха, и с удивлением чувствовал облегчение. Словно чей-то невидимый глаз наконец-то отвернулся от него.
Он просидел всю ночь у костра, машинально подбрасывая в него хворост и наблюдая за соплеменниками со всевозрастающим чувством тоски. Как будто он в последний раз видел их. Может быть, завтра ему предстоит умереть? Унэг с горечью усмехнулся. Каково это — испытать боль собственной смерти?
Эту ночь воины провели так же, как и он, сидя у многочисленных костров. Кто-то точил оружие, чинил упряжь; молодые тихо разговаривали, смеялись, взволнованно перешептывались. Умудренные опытом спали, зная, что надо поберечь силы, а просто беспечные ребята — потому, что им так хотелось.
Что-то повлекло Унэга. Он пошел, сам не зная куда, перешагивая через спящих, обходя группки сгорбившихся воинов, на чьих окаменевших лицах суетливо играли отблески пламени.
Остановившись далеко в степи, совсем один, он долго смотрел в глубокий сумрак, воцарившийся вокруг. Эта ночь ничем не отличалась от многих других, но все-таки она была особенной. Потому что напомнила ему о ней. Кажется, что это было так давно, — она спала, а он украдкой любовался ее красотой, недоступной для такого, как он. Красотой, так быстро и бесславно исчезнувшей.