Красивая девочка - совсем как белый оленёнок.
Рассмеялся Искра, снега рукавицей зачерпнул, чтобы в капюшон парки засунуть ей - да не успел. Шарахнулась девочка в сторону, словно молодая олениха.
- Что ты? - удивился Искра.
- Не подходи ко мне, шаман, - сказала Куропатка, тонкие брови сдвинула, губы поджала. - Отец заругает меня и мать заругает, если стану играть с другом страшных келе, что людей пожирают и оленей душат.
Остановился Искра; радость с души стекла, как вода. Но он ещё попытался улыбнуться:
- А если рукавицу подарю тебе? - спросил дурашливо. - С левой руки?
С левой руки женихи рукавицы снимают.
Но Куропатка ни хихикать, ни злиться, как у девочек водится, не стала. Сказала серьёзно:
- Верну, а не возьмёшь - в огонь её брошу. У жены шамана - медведь с человеческой головой родится.
Хлестнула этими словами Искру по лицу, как снежным колючим вихрем.
Он возразил:
- У Гнуса - две жены, ни одна медведя не родила.
Вздёрнула Куропатка подбородок:
- То Гнус, а то - ты. Гнусу вдохновение пришло, а тебя с младенчества Нижнему Миру отдали, тебя мёртвый шаман выбрал, тебе своих неживых медведей оставил. Огонь - твой отец, ты сам наполовину келе, а я - простой человек. Уходи, Искра.
И пошла прочь.
И Искра побрёл прочь, Копьё искать. А Копьё с другими охотниками смотрел, как богачи ружьё выменивали, торговались, как проверяли ружьё, как стреляли в колоду, в ободранную оленью голову и в бутылки из-под водки - с грохотом. Пуля бутылки била вдребезги, оленью голову прошила насквозь - все кругом дивились. Крупинками самородного золота богач за чудесное оружие платил - на ладонь их высыпал, словно кусочки застывшего света. Нагляделся Искра на небывалые дела - а потом вместе с Копьём пошёл выбирать табак, чай, красную ткань, бисер и бусы, водку и стальные иголки.
Искра слегка успокоился. Девочка злую глупость сказала - бывает. Может, слыхала от старых женщин, что, как духи-сплетники, весь сор из тордоха друг другу с языка в уши перекладывают.
Некогда огорчаться - вот-вот начнутся оленьи бега.
Победитель целое стадо оленей выиграет.
Летят оленьи упряжки, как ветер - снежная пыль вихрится. От скорости дух замирает. Искра со всеми кричал: "Скорей! Скорей!" - обо всём забыв. Очнулся только, когда взвыл кто-то прямо за его спиной.
Обернулся Искра: под ногами людей, что оленьи бега смотрели, Белый Мох, брат младшей жены Гнуса, корчится и хрипит - сумеречный медвежонок ему на грудь навалился, вздохнуть не даёт. А рядом, в истоптанном снегу - нож лежит; пустые ножны - у Белого Мха на поясе.
Свистнул Искра еле слышно - разжал медвежонок лапы, к ноге хозяина прижался. А Белый Мох всё отдышаться не может. Чужие люди помогли ему подняться, шапку отдали, что в сторону отлетела - а он всё твердил: "Ух, и душно же было мне! Словно душа с телом расставалась..."
Никто из добрых людей не понял, что случилось. Только досадовали, что самое интересное пришлось пропустить, пока помогали чужаку: как победитель гонок с шеста тальниковое кольцо с алой тряпицей сдёргивал, большое богатство себе. А всё из-за того, что упился пришлый мужичок водкой сверх меры. Обидно.
Только Копьё с Искрой переглянулся понимающе - и прочь от гонщиков его повёл.
- Не иначе, - сказал вполголоса, - келе твои тебя спасли, отвели его руку. В суматохе никто и не разобрался бы, что с тобой стряслось - когда все кричат, все ревут, все водку пили...
- Но почему он меня убить хотел? - спросил Искра. - За что?
- За то, что ты Гнусу дорогу перешёл, - сказал Копьё. - За то, что дети Ворона уже год Гнуса не звали и шкурок за камлание не давали ему. А может, и ещё причины есть. Шаманские пути - тёмные пути.
Ничего Искра не ответил. Новый нож, мечту свою, из ножен вынул, ладонь разрезал, протянул медвежонку. Почувствовал, как верный друг горячую боль ледяным языком зализывает. И на Копьё взглянул снизу вверх, как в далёком детстве:
- Что же делать мне? Рассказать ли об этом? И кому? И поверят ли?
А на эти вопросы и Копьё ответов не знал.
Только одно решил охотник: позовут друзья водку пить - не пить больше чашки. Один раз отвели верные келе от Искры беду - второй раз могут и не отвести. Пусть лучше веселья будет поменьше, зато взгляд останется острым и цепким.
Не хотелось Копью Искру одного оставлять, но позвали его Седой Лис и Сова. Хвастался Сова шкурками с побережья и крупинками золота - да не в этом и дело: очень уж хотелось Копью с друзьями детства хоть словом перекинуться. А Искра в большой тордох, где гости ели солёную рыбу и строганину да водку пили, пойти не захотел.
- Душно мне там, Копьё, - сказал. - Я лучше пойду смотреть, как дети Моржа плошки зажигают и песни поют. Не беспокойся: медведи мои - со мной. У знака из сухих рогов увидимся.
Помедлил Копьё. А Искра улыбнулся:
- Я начеку. Подумать надо мне.
И не стал Копьё его ремнём к себе привязывать, как щенка - поверил. Ушёл с друзьями.
А Искра у лотка стоял, рассматривал рукавицы, все сплошь бисером вышитые, что женщины с побережья делают - и не видел.
Знал Искра, что есть люди, которым он не по нраву - но что враги у него есть, узнал только сегодня. Горело это знание, как свежая царапина на душе.
Не мог он больше быть мальчишкой, что на ярмарке веселится - снова шаманом стал. И радость ушла.
И когда он пьяного Гнуса увидел - не испугался. И не ушёл в тень: не пристало ему от врагов бегать, словно евражке от белой лисицы. Пусть Гнус делает, что хочет - со спины ни ему, ни дружкам его к Искре больше не подобраться.
Смотрел на него Искра - и видел, что укутан Гнус в тягучую темноту, как в парку. И что копошатся в этой темноте маленькие твари - а Гнус их словно бы и не замечает. Зато Искру сразу заметил.
Только что пошатывался и по сторонам глазел - и вдруг выпрямился. Цепко Искре в лицо взглянул. Подошёл ближе и сказал негромко, с усмешечкой, что на улыбку и в сумерки не похожа:
- От железа заговорённый, шаманчик-девчонка? Мать заговорила, когда в малицу с белыми куропатками рядила тебя? Это ничего. Всё равно недолго тебе песни петь и складно врать: глаза на затылке заведи, рот оленьими жилами зашей - а всё равно не убережёшься. От железа ушёл - от слов не уйдёшь, - а заметив, что люди прислушиваются, громко заговорил, весело. - Небось, рады дети Ворона, что такой богатырь их теперь от злой погани защищает?
Расхохотался, на снег сплюнул и прочь пошёл - боком. Будто пьяный до бесчувствия - только на деле спиной к Искре не хотел повернуться.
И понял Искра: боится Гнус. Порчи боится.
А ещё понял он, что не станет на Гнуса порчу наводить и сумеречных медведей по его следу пускать. Жизнь у Гнуса и так непростая: мелкие келе его облепили, как комары в летний день. Не к добру.
Пусть всё своим чередом идёт. Придётся драться - будет Искра драться, а ножом или словом в спину бить не станет. Сильный - не подлый.
И пошёл Искра к знаку - башне, из сухих оленьих рогов сложенной - твёрдой походкой.
***
Тяжёлой выдалась для Искры тринадцатая зима.
Расхворался старый Тальник. Как Искра ни грел его - всё равно в Нижний мир уехал. Только и смог Искра, что его проводить до стойбища, где Тальниковы предки жили. Келе-песцов наловил, велел им белый тордох на тёмных землях старику поставить. Слово с него взял, что вернётся Тальник в Срединный мир третьим сыном младшей внучки.