- Откуда приехал? - спросил Чёрная Скала. - От Гнуса? Гнус просил тебя?
- Не дождёшься от Гнуса помощи. Из стойбища я приехал, что у Круглого озера. Дай мне войти, Чёрная Скала - каждый миг кто-то из них умереть может. Ждут их уже в Нижнем мире.
- Из стойбища - ночью, в пургу? Видно, с совиными глазами и с крыльями у тебя олени. Все вы, шаманы, ходите во лжи, как во тьме... - но посторонился Чёрная Скала - и вошёл Искра к нему в тордох.
Жену Чёрной Скалы, красавицу Бисер, Искра увидал, рукой отстранил, чтобы пропустила в полог - а уж потом узнал: подурнела Бисер, осунулась, глаза от слёз опухли и померкли, в чёлке седая прядь серебрится, как иней. Горько ей и страшно.
И старший сын её - пухленький медвежонок в малице с пушистой оторочкой, от страшного шамана лицо спрятал у матери в подоле. А младший сын, надо думать - тот самый младенец, кого Искра у мёртвой прабабки в руках видел - и ни табуны несчитанные, ни золотой песок этого уже никогда не изменят.
А в пологе - дочери Чёрной Скалы, девочки-погодки, Кедровка и Куропатка, по белым шкурам разметались. Лица у них - как летняя луна, прозрачные, в смертном поту; дышат, словно запалённые олени - тяжко.
Сжал Искра обод бубна в руках - и увидел.
Сидит над сёстрами Лихорадка, на него таращится, глаза - будто пустые бельма, холодное сияние из них течёт, как гной. Сама - вроде вязанки тальника, не тело - охапка почерневших костей. Ноги, как у крачки, короткие, зато руки сухие и длинные, и много их, много: двумя руками девочкам шеи сжимает, ещё четыре к Искре потянула. Цепкие костлявые пальцы - то ли в крови, то ли в саже.
Осклабилась Лихорадка щербатой пастью:
- Пришёл? Ну что ж, раз пришёл - так и тебя съем, а остальными закушу. Долго я из подземного своего тордоха в Срединный мир не выходила - проголодалась.
Усмехнулся Искра.
- Хорошо, что ты из-под земли выбралась. Мне тут тебя прикончить проще будет, - и уголёк из очага взял. Дунул на уголёк - поднялся голубой язычок огня у шамана на ладони.
Почуяла Лихорадка огонь - руки отдёрнула.
- Ну что ж ты, - сказал Искра. - Сама же съесть меня хотела - вот и ешь, а я тебя изнутри спалю, пепел по семи тундрам развею.
Зашипела Лихорадка, как жир на углях.
- Не признала я тебя, отродье огня. Не нравишься ты мне - и родню твою я не люблю, но доброе согласие лучше вражды. Не стану я тебя трогать - уходи по-хорошему.
Мотнул Искра головой:
- Вместе уйдём.
- Девчонок доем - и уйдём, - зафырчала Лихорадка.
Ничего не ответил Искра: бубен локтем к боку прижал, нож из ножен вынул, стал его ладонью гладить - огонь в металл вошёл, засветилось лезвие красным-красно, как солнце закатное.
- Что это ты делаешь? - встревожилась Лихорадка.
Улыбнулся Искра:
- Сейчас этим ножом пальцы тебе резать стану, которыми людей душишь.
Шарахнулась Лихорадка назад:
- Не смей! Одну руку мне тронешь - другой девчонку задушу!
Рассмеялся Искра:
- Вот как? Жаль. Придётся мне тогда этот тордох целиком сжечь. Вместе с девчонками - и вместе с тобой. Так даже лучше выйдет - и следа не останется от тебя. Сгоришь, как тальниковый прут, а пепел я ногой разотру.
Заметалась Лихорадка: и страшно, и добычу бросить жалко - а Искра рванулся вперёд, отмахнулся от её рук и раскалённый нож в глаз твари воткнул. Вспыхнуло пламя, завизжала Лихорадка пронзительно: "Я до тебя доберусь! Кожу с тебя сдеру - и малицу сошью себе!" - и в ондигил выскочила.
Очнулся Искра - понял, что лежит на шкурах у входа в полог, с бубном в руках. Головой мотнул, на локтях приподнялся - тяжело. На девочек посмотрел: задышали они легче - смертное беспамятство в сон превратилось. Рядом Бисер сидит, ладони их нюхает, щёки гладит, на которых живые краски появились - и сама Бисер на измученную старуху уже не похожа. Румянец у сестёр на щеках и на лицо Бисер и в глаза её отсвет кинул, словно солнце.
Прислушался Искра: в метельном вое, вдалеке - еле-еле бубенцы звякают да кости стучат. Предки Чёрной Скалы обратно в Нижний мир подались - без внучек.
Чёрная Скала Искре руку подал:
- Поднимайся, шаман. Великий шаман. Рыбьей крови тебе дать?
Кивнул Искра - молча.
Протянул Чёрная Скала чашку:
- Прости, что из ружья целился в тебя. Горе мне глаза и уши залепило, ничего я не видел. Сейчас вижу. Скажи, сколько оленей нужно тебе? Сто? Двести? Куропатке ты хотел левую рукавицу отдать - отдай, возьмёт она. Возьмёт и под малицей носить будет, на груди. Не сомневайся, Искра. Я твоему деду названому, Тихой Птице, другом был - и тебе другом стану. Ничего не перепутаю и не забуду.
Глотнул Искра из чашки.
"Вот, значит, как, - подумал. - Богатый сильному другом стать готов. Видно, поверил Чёрная Скала в мою силу, да так, что я ему взрослым кажусь. Вот-вот водки предложит мне".
Бисер чайник над огнём повесила, свежей оленины положила в котёл, костный мозг мороженый достала да юколу жирную - для Искры, словно для важного гостя:
- Устал ты, Искра, пока со злой нежитью сражался - и медведи твои устали...
Только Искре не до угощения было - кусок в горло не шёл. Взял он кружку с чаем, чтобы хозяев не обидеть, но прежде, чем чай пить, ладонь надрезал и кровью капнул в огонь. И Чёрная Скала, и Бисер на это смотрели молча, замерли: боялись неловким словом или движением помешать шаману жертву творить.
А Искра лизнул ладонь и сказал тихо:
- Рано ещё радоваться. Не удушил я её.
Нахмурился Чёрная Скала:
- Не удушил? Почему не удушил? Напрасно.
Покачал Искра головой:
- Не напрасно. Брату она жаловаться станет - а значит, в тордох к нему отправится. Следы оставит. Вот куда я пойду - по следам. Здесь её душить - половину дела сделать. Туда я пойду, где у злой погани стойбище, где наши мёртвые предки их дохлых оленей пасут. Их тордох сожгу - чтобы забыли твари из Нижнего мира к нашему стойбищу дорогу.
- Какомэй! - поразился Чёрная Скала. - Никогда я не слыхал, чтобы шаман совершал такое! Что тебе нужно, чтобы дорога была легче? Скажи - дам я.
Искра только вздохнул. "Не забудь, - подумал, - что другом моим назвался - а то у богатых людей память короткая". А вслух сказал:
- Матери моей весточку передай - иначе тревожиться станет она. Скажи, на Песцовую реку я уехал. А мне позволь поспать у тебя до утра - уеду я, как только метель уляжется.
Покивал Чёрная Скала:
- Так и сделаю, шаман. А ты - то делай, что келе подскажут тебе.
***
Проснулся Искра - и не сразу понял, где он, что за девчонка ему варёной оленины принесла. Личико у девчонки осунулось, под глазами тени легли - но глаза блестят, на щеках ямочки, зубы, будто сахар, белые.
Кедровка, вот кто.
- Всё я помню, великий шаман, - сказала. - Помню, как келе из чёрных костей нас с сестрой задушить хотел. Как в тордохе темно было, словно под землёй, тени по стенам метались и огонь в очаге горел без света. И как ты пришёл, свет принёс, пальцы твари разжал на горле у меня.
Улыбнулся Искра:
- Легко ты говоришь, легко дышишь - рад я. Неужели улетела вместе со мной? Не видел я - на злую погань смотрел.
Хихикнула Кедровка:
- Я не такая большая, как ты. Если и летела рядом с тобой, то - как мошка рядом с Вороном. Где же тебе заметить меня!
Услышала это Куропатка - за косу Кедровку дёрнула и оттолкнула в сторону:
- Больше слушай, Искра, как сестра моя болтливая небылицы плетёт! В любое дело она лезет, досадно ей, завидует она, что у меня лицо белое, а на её лицо сажа осела! Младшая она, всю красоту духи мне отдали, ей ничего не осталось!
Выдернула Кедровка косу из кулака Куропатки, из тордоха выскочила. Правду Куропатка сказала: лицо у Кедровки и впрямь темнее. Но что Искре до того за дело!