Помолчал Тихая Птица - думал.
- Вырос ты, - сказал, наконец. - Вижу, как маленький келе к тебе жмётся. Отдам тебе медведей, сам Ворон поможет - но не забудь: шаман за дар свой в ответе и за духов своих в ответе. Слишком ты ещё молод - да ничего, видно, не сделаешь: понадобятся силы тебе. Домой, к Круглому озеру возвращайся.
- Запомню, - сказал Искра. - И домой вернусь, как только смогу.
И в тот же миг почувствовал он, как на плечи его тяжёлые ладони опустились - а чутьём догадался: не ладони это, а лапы Ворона. Громадное крыло перед ним весь Нижний мир заслонило, хлестнули перья по лицу - словно тальниковыми прутьями наотмашь, словно струёй кипятка, до жгучей боли - и вышвырнула боль Искру назад в Срединный мир.
Еле глаза открыл Искра - веки тяжёлые, тело тяжёлое, будто мокрым снегом набито, а половина лица горит нестерпимо. Копьё, учитель и товарищ, смотрит встревоженно:
- Далеко ты на сей раз улетел, Искра. Еле-еле я твоё дыхание слышал - думал, совсем ты это тело оставил. А потом увидел, как на лице у тебя эти перья проступили - и понял: сам Ворон тебя отметил. Силу дал?
Улыбнулся Искра еле-еле:
- Силу дал. А взамен слово взял, что в родное стойбище вернусь. Видно, дед мой, Тихая Птица, чьи-то следы на берегу Круглого озера увидел. Поедем туда, Копьё!
Ответил Копьё хмуро:
- Поедем, когда в себя придёшь. Не то улетишь по дороге - где стану душу твою ловить... Мясного отвара тебе выпить надо и выспаться без шаманских чар - а без того не повезу я тебя.
- Правильно ты говоришь, - прошептал Искра и провалился в сон - снилось ему, как неистовая метель по лицу его режет и сечёт, боль снилась, ледяная и раскалённая.
Только на следующий день заглянул Искра в плошку с водой. Лицо своё увидел - наполовину в чёрных перьях шаманской татуировки. В чёрных перьях Ворона.
Два лица у шамана: одно - чистое, для мира людей, второе - отмеченное клеймом Нижнего мира. Два пути у шамана - на свет и во тьму.
Есть, из чего выбирать.
***
Вернулся Искра домой вместе с солнцем - новая весна начиналась.
Смотрел вокруг - и дивился: в памяти тордохи концами жердей в небо упирались, вешала облака цепляли - а нынче... "Как же, - думал, - вырос я. И как был мал, раз камешек горой мне казался, а евражка - медведем".
Увидали упряжку Копья дети Ворона, сбежались. Спрыгнул Искра с нарты - мать увидел, а она - его.
Подбежала, обняла, нюхать стала - глаза, волосы:
- Вернулся, мой оленёнок, мой огонёк, мой желанный, светлый, тёплый, вернулся! - и отстранилась. - Уже не младенцем - юношей пахнет от тебя.
Тронула пальцами татуированную щёку, подняла голову за подбородок, заглянула в глаза:
- Ты ли это, Искра? Ворон тебя отметил, огонь отметил - глаза отца у тебя, повзрослел ты. Помнишь ли меня, шаман?
Искра руки её взял, прижал ладони матери к своим щекам:
- Почему так говоришь, мама? Каждую минуту о тебе помнил. Очень хотел домой, только ведь нельзя было мне - сама знаешь.
Смотрела на него Ранняя Заря гордо и грустно:
- Смотришь, как взрослый, говоришь, как взрослый. Вырос. Без меня вырос.
Улыбнулся Искра:
- С тобой. В снах приходил к тебе.
Тёрся щекой о ладонь матери, пальцы её обнюхивал - и думал печально: "Тяжело будет мне дома свой путь в серых снегах протаптывать. Копьё не любит камланий, боится полётов - а что же с мамой будет? Улечу - перепугаю её, от страха она мешать будет мне, себе повредит, мне повредит... Как же помощи ждать от мамы, от доброй женщины, от слабой женщины?"
Руки её отпустил, с нарты мешок взял, развязал:
- Подарок тебе, мама.
Вздох прошёл по толпе детей Ворона - и ахнула Ранняя Заря: на руки ей легли невесомые шкурки, драгоценные шкурки. На белый туман песцового меха - главное чудо, чёрно-серебряное, мерцающее, переменчивое, невероятное - бесценный мех седой лисы. Окунулась Ранняя Заря лицом в мех, как в облако:
- Неужели ты их добыл, Искра? Ты - настоящий охотник, Искра!
Усмехнулся Искра чуть заметно, тихо сказал:
- Настоящий шаман, мама. Совсем не охотник. Шаман.
И тут же рядом рассмеялся старый Тальник сухим смешком:
- Что ж, Искра, значит, не самоловом поймал песцов и лису, а люди тебе шкурки принесли? Дело шамана - читать следы во тьме да лучший мех требовать за это!
Слова эти бросили Искру в жар - стыда, только другого стыда. Стыда за чужие дела.
- Келе мне указали, где самоловы насторожить, - сказал Искра горько. - Чем я тебя обидел, Тальник, что ты в моих словах, будто в бисерном шитье, узелки ищешь?
Прищурился Тальник:
- Сам ты себя шаманом назвал. Ждали мы защитника и богатыря из огня и солнечного света, а явился шаман, что сам, по доброй воле, в темноту ушёл едва ли не с младенчества. Сколько не рисуй перьев на себе - до солнца тебе не подняться, шаман, и рядом с Вороном не летать. Чему же учил тебя Копьё? У Гнуса бы поучиться тебе.
Вздохнул Искра - и обиду вдохнул, так глубоко, как мог:
- Деда моего, Тихую Птицу, видно, забыли уже?
Ответил Камень, хмуро:
- Отчего - забыли? Хорошо помним - не даёт он забыть о себе. Обещал медведей своих к нарте привязать, а сам отпустил. Рыщут медведи его по тундре, наших оленей давят - только и ждём, что за людей примутся вот-вот. Добрый шаман, говоришь? При жизни. Если нам повезёт.
Поразился Искра:
- Как же так? Я же сам видел...
И Высокая Сосна хмыкнул:
- Вот где беда. Ты видел одно, Гнус видел другое, Тихая Птица видел третье... Бродите во мраке, шарите ощупью - а кто из вас видит правду? Тихая Птица был белый шаман, Гнус - чёрный, и скрыть этого не хочет, а нам-то какая разница? Если келе Тихой Птицы на оленей нападают, а Гнус их отгоняет - кто тут прав? Гнусу уже последнее отдали мы - лишь бы повального мора оленям не было... но долго ли он будет медведей Тихой Птицы на привязи держать?
Оглянулся Искра потерянно.
Вот же они, у нарты, медведи Тихой Птицы. Громадные тени вьюги, на солнечном свету их еле видно: один сидит, лапу с железными когтями вылизывает себе ледяным языком, второй прилёг, как уставший пёс. Оба - кровь Искры пробовали, оба - на него взглянули покорно. И медвежонок-метель у ноги жмётся - всегда его Искра чувствует, или совсем рядом, или за стенкой тордоха. При нём ведь, при Искре, дед медведей своих от последнего своего жилища отвязал. Или у Тихой Птицы ещё медведи были?
А люди увидали, что растерян Искра, почти испуган. Растерялся - значит, виноват?
Мама, ворох шкурок прижав к себе, взглянула на Тальника умоляюще, на Камня - беспомощно. Тоже вину чувствует?
- Ты сходи, Искра, - Камень сказал, - к стойбищу Чёрной Скалы, богатого человека. Что увидишь? А чаек увидишь. Чайки над дохлыми оленями кружатся. Но Чёрная Скала голодать не будет, даже если сотня оленей падёт у него. А мы?
Поднял Искра голову:
- Беда, - сказал тихо. Но твёрдо. - Беда, конечно. Но почему ты в этой беде деда моего обвиняешь?
- И тебя, - сказал Высокая Сосна. - Послушали мы Тихую Птицу - зря, тебя от келе прятали - зря. Беду вы принесли. Если бы не Гнус, была бы нам всем погибель.
Стоял Искра в кругу родичей - один, только медвежонок ему ногу и бедро холодил. Стоял Искра, смотрел в лица - и не знал, что сказать.
Прав был дед - беда. А что Искре теперь делать с этой бедой?
И тут сказал Копьё:
- Враньё это. Искра жизнь мне спас, смерть прогнал от меня. И вам беды не будет от него. Забыли уже, как Искра от вас боль отводил?
И на Тальника посмотрел - а Тальник голову опустил: