Он ударил в сердце, коротко и жестко. Глаза жертвы в тот же миг распахнулись. Острая боль вырвала ее из мира снов, и Юлиан увидел последний взгляд этого бедного, невинного создания, чья жизнь закончилась в угоду несуществующему богу. Вестнику поднесли огромную золотую чашу, и, перерезав жертве горло, он набрал ее до краев. Под сводами храма растекся благоухающий, густой запах крови.
В зале продолжала стоять гробовая тишина.
Следуя указаниям жрецов, Вестник с чашей, полной крови, спустился с лестницы и ступил к вампирам, сидящим в креслах. Следом за ним двинулись прислужники, которые несли в руках яхонтовые кубки.
Сначала он остановился у консулов Иллы Ралмантона и Дайрика Обарая. Взяв два кубка, он зачерпнул ими крови до краев и передал консулам, касаясь их рук своими. Все это время верховный жрец молился и что-то исступленно кричал, но Юлиан его не слышал, будто оглохнув. Илла обхватил костлявыми пальцами кубок и с горящим взглядом испил крови, которая должна была даровать ему здоровье Гаара. Его примеру последовал и Дайрик, перед этим отстегнув золотую маску. Храму явилось лицо, правая половина которого была обожжена, судя по всему, какой-то кислотой.
Тем временем на алтарь лег уже следующий несчастный человек. Опоив первые ряды священной кровью, Вестник вернулся к алтарю, где ему опять вложили в руки кинжал. До сих пор видя перед собой лицо первой девушки, он быстрыми ударами убил следующих жертв. Затем снова наполнил чашу. Мир вокруг него сузился до кинжала, опоенных снотворным жертв, чаши и мертвенно-бледных лиц знати. Не видя ничего более, он почувствовал, как руки его обагрились кровью, как обувь стала липнуть к полу. Один из прихожан, почтенный Лукини, чиновник налогового дома, во время причастия к кубку случайно опрокинул его. Кровь разлилась на пол. Вестник наполнил кубок по новой, снова подал его прихожанину, тот жадно припал сначала к напитку, потом вдруг к руке дающего, принялся страстно целовать ее кровавыми губами. Юлиан смутился. Опоив еще часть аристократии, он вернулся к алтарю. Время замерло. Молодых девушек и парней выносили друг за другом, спящих, клали на залитые кровью жертвенники, и Вестник забылся, скольких уже убил… Десять? Двадцать? Пятьдесят?
Когда знать напоили священной кровью, пир на этом не остановился. Симам подал чашу самому Юлиану, и тот, понимая, чего от него хотят, тоже начал пить, пока разум не оплело чувство опьянения. Где-то в стороне вскрикнул не вовремя проснувшийся юноша, чьи вопли тут же сменились предсмертным стоном, ибо ему в шею вцепился один из жрецов. Кровь лилась на пол ручьями. Кубки опрокидывались. Расписанные драгоценностями костюмы обагрились алым. Илла жадно пил уже третий кубок, пока над ним не нависал лекарь Викрий с требованием соблюдать меру из-за раздраженного желудка. Лицо старика было перемазано кровью, и он вытирал его рукавом, придавая бледному лику еще более пугающую красноту.
Юлиан прошел по липкому полу, чувствуя, как пристает к камню обувь, и поднес одной пожилой аристократке кубок. Та привстала, обхватила пальцами дающую руку и жадно припала к кубку. Затем, безумная и пьяная, обвила шею Вестника, и он почувствовал на губах поцелуй.
Причастие обратилось в кровавую попойку.
Безумие стало охватывать знать. Сдержанность растворялась в густой завесе запаха крови, а восковые лица были измазаны красным. В углу храма лежало уже более пятидесяти трупов, соки из которых вытянули между делом. Кто-то из аристократии тянулся к телам, растеряв всякое благородство и ощущая вложенную в них Гааром звериную сущность.
Пиршество продолжалось долго. Юлиану показалось, что на Элегиар опустилась ночь. И все же молитвы жреца Симама стали не так яростны, сам жрец охрип, а часть знати, пьяная, и вовсе, распластавшись, возлежала в креслах. У стен стояла безмолвная храмовая стража из евнухов, а кровь каждого убиенного пробовали перед укладыванием на жертвенник веномансеры. Но делалось все так тихо и осторожно, что казалось, будто только аристократия и находилась в храме, ибо все действо крутилось вокруг нее и для нее.