Слухи множились и плодились быстрее полевых чертят, добравшихся до амбаров. Уже к вечеру, возвращаясь под покровом сумерек в особняк, носилки советника останавливали даже на улицах, поздравляя с утверждением его раба на чин. Илла же в ответ кивал, хотя и делал это пренебрежительно, будто через силу. А потом его паланкин продолжали нести дальше. Время так дорого стоило для Иллы, было для него высшей ценностью, и это же ценное время пустые люди смели занимать своими пустыми поздравлениями.
Уже в гостиной, рискнув перебить увлеченного лютниста, Юлиан подошел к советнику, который читал стихи на алом диване.
— Достопочтенный Ралмантон… — прошептал он, обходя будто выросших из-под земли Латхуса с Тамаром.
Илла не реагировал. Он продолжал скользить взором по строчкам на аельском языке, пока тщедушный лекарь натирал его впалую и костлявую грудь мазями.
— Достопочтенный…
Юлиан позвал еще раз, уже тише, опасаясь показаться излишне настойчивым. У старика был дурной нрав — тут сомнений не оставалось, — так что вызывать на себя его гнев не хотелось.
— Тебе все позже расскажут! — последовал короткий, но жесткий ответ. — Праздник через тринадцать дней. От тебя потребуется немного. С этим справится даже старая глупая дева!
Под тяжелым взглядом охраны Юлиан кивнул и скрылся в полутьме коридора, где присел в кресло и почувствовал на себе взгляд Габелия. Тот пожал плечами и потер плечо молодого товарища, дабы выразить свое сочувствие, ибо по природе своей Габелий был человеком добрым и участливым.
От Дигоро же последовала только ехидно-завистливая мина.
Ближе к полуночи, под прикрытием звукового щита, Юлиан пытался выведать у соседей по комнате все сведения о празднестве. Он знал, что Дигоро ежегодно, как истинный фанатик Гаара, посещал храм, а Габелий был на короткой ноге со многими мирологами и демонологами.
— Увы, ничего не знаю, Юлиан. То есть знаю, но не более твоего, — шептал маг. — Сам понимаешь, когда на улицах столпотворение обезумевших вампиров вперемешку со злой, уставшей стражей… Ну никакой разумный человек, наг и даже оборотень не покинет свой дом или цех! Жить-то всем хочется… Вы — создания мудрые, ибо живете долго, но врагу не пожелаешь встретиться с вами голодными. Уж, кхе-кхе, таково положение дел…
— Жертвоприношение в храме, — отчеканил Дигоро. — Это великая честь, когда твои руки обагрятся кровью, которой ты будешь поить знать! Радуйся, любой из тех, кого я знаю, жизнь бы отдал за такое!
— Об этом я прекрасно знаю, так что тут ты меня не удивил, — заметил Юлиан. — Мой вопрос, Дигоро, был о том, что происходит внутри, когда двери храма закроются. Много ли жертв на алтаре? И что от меня потребуется, кроме помощи жрецам?
— Много жертв… Весь пол в крови…
— Сколько жертв?
— Не знаю, — буркнул Дигоро, уже как-то пристыженно.
— Почему?
— Что ты пристал… Почему, почему… — И с губ вампира сорвалась толика правды: — Там цены для покупки места не сложишь…
— Как? — удивился Юлиан, зная, что Дигоро каждый год рассказывал, что бывал внутри. А потом его осенило, и он понимающе улыбнулся. — Неужели тебе никто не согласился занять столько монет?
— А я и не просил. Ишь, много ли чести… И вообще, правильно хозяин сказал. Там особого ума не понадобится, так что нечего и спрашивать!
С мерзкой миной на лице Дигоро встал и вышел из-под звукового щита, который вовремя снял Габелий. Затем лег на кровать, повернулся к стене, и до его соседей донесся прискорбный вздох. Действительно, как ни пытался Дигоро просить — и у банкиров, и у соседей по улице, — никто ему не давал в долг, уж больно скверный у него был норов. Да и просил он так, что скорее огрызался.
Спустя две недели
Из густого пара рождались милые женские ручки, которые поливали плечи и волосы горячей водой из бронзовых черпаков. Прикрыв глаза, Юлиан уже начинал со сладкой истомой подумывать, что все не так уж и плохо. Обычно, навещая баню, он всегда довольствовался быстрым омовением. Но сейчас ему пришла мысль, что в таком томном купании есть чрезвычайно приятные моменты, которые нужно будет обязательно повторить.
Он сидел, согнув ноги, в бадье, устланной простынями, чтобы не занозить мягкое место, и предавался наслаждению. От воды исходил густой запах целебных трав: фенхеля, ромашки, струнника и золотого шорлея. Лицо Юлиана уже было идеально выбрито, волосы подстрижены, а напротив ванны, на кресле, лежал костюм Вестника.