Проще простого было ускользнуть от этого глупого, слепого порыва. Когда кулак неуклюже прошел мимо, Дэвид ударил в челюсть, на этот раз крепко стиснутым кулаком. Булыга пошатнулся.
Теперь Дэвид легко двигался, отступая в сторону только тогда, когда его противник подходил слишком близко. Его прямые удары каждый раз достигали цели. Булыга был ослеплен кровью, льющейся из раны над его глазом. Его мускулистые руки бешено раскачивались, как на карусели. Его медленные ноги отказывались уходить от атаки.
Дэвид выбил из него дух, оставив в беспомощности хрипеть, с лицом в кровавых клочьях. Последний апперкот уложил его в канаву, где чемпион мира отвратительно истекал кровью.
Ни один серьезный удар не коснулся Дэвида. Гладкая прическа оставалась нетронутой, и дышал он ровно. Болела только правая рука.
Толпа бурно зааплодировала. Несколько газетных фотографов запечатлели эту сцену. И когда они с Кларой шли через почтительную, ликующую толпу, она схватила его за руку и прижалась к нему до боли крепко. Ее глаза были полны обожания.
Что ж, с этим он покончил. Он видел свою возможность и воспользовался ею, ожидая, что Клара предложит ему брак, себя и десять миллионов фунтов. Но не ожидал, что будет в состоянии отказаться от всего этого.
Одним махом он смог избавиться от такой отвратительной уродины, как она, и от ненавистной актерской работы. Его общее мнение о мире и без того было низким, но никогда, пока он не пошел в кино, он не встречал такого числа слабоумных, врожденно дегенеративных отбросов. Теперь он мог сказать им, куда идти. Они ему больше не нужны.
Как только он добрался до телефона, то сразу же позвонил в Париж.
– Это Дэвид Бельведер, – сказал он. – Да!
Диктатор Мирового Государства! Неплохо для человека, у которого никогда не было родителей – рожденного от пробирки и динамо-машины. Первое, что он наверняка сделает, – это покончит с миссис Кларой Уиджи и ей подобными неудачниками и умственными калеками.
8
СОВЕТ СЕМИ приготовился ускорить рассмотрение этого вопроса. Но прежде чем позволить им втянуть себя во что-либо, Дэвид подождал, пока пятьсот тысяч фунтов золотом будут переведены на его имя. Через десять дней после телефонного звонка в Париж ему сообщили из банка, что сумма поступила.
Он немедленно порвал с кинокомпанией, не обращая внимания на то, что они потратили в общей сложности сто двадцать пять тысяч фунтов на очередную картину, которая была закончена только наполовину. Они ничего не могли сделать, чтобы удержать его. В своих условиях он оговорил, что не будет никакого контракта, и его связь с компанией может быть прекращена по его усмотрению. Он оставил их с открытыми от изумления ртами и в ту же ночь помчался самолетом в Париж.
Там все были готовы и ждали его.
– Сначала вы совершите кругосветное путешествие на специальном реактивном самолете, который только что изготовили для нас. В нем можно пересечь Атлантику за три часа. Вы будете выступать перед каждым из множества подразделений организации. В каждом городе, который вы соберетесь посетить, мероприятие будет широко освещаться. Вероятно, залы будут ломиться от желающих. Но организация позаботится о проведении заседаний в самых больших помещениях.
– Но как быть с речами? – спросил Дэвид. – Я могу говорить только на английском, французском, немецком, испанском и итальянском.
– Остальные будут переведены для вас. Вы сможете прочитать их для аудитории.
Затем последовали волнующие, беспокойные дни постоянных переездов из одной страны в другую. Дэвид выступал – говоря просто, но с пламенным чувством – перед аудиторией в каждой стране мира. Через два месяца он обогнул свет, иногда выступал по три-четыре раза за ночь, и сразу же после окончания речи его забирал реактивный самолет, чтобы доставить к следующему пункту. В каждом городе он оставлял назначенного предводителя, чтобы тот отвечал за любые его распоряжения.
Достойна памяти его речь в Париже – первая, которую он произнес, прежде чем отправиться покорять остальной мир. Хотя он знал, что каждый человек в зале видел его фотографии множество раз и знал все подробности его личной жизни, которые его пресс-агент счел нужным обнародовать, он представился с подобающей скромностью. В течение нескольких минут он говорил о тревожном состоянии, в котором находится мир: угроза войны… промышленный спад… финансовый крах…
Он легко завоевал внимание аудитории. Его слушатели представляли собой самую невероятную смесь: художники, ремесленники, крестьяне, рабочие, буржуа, владельцы большого бизнеса. И все они легко поддавались влиянию – отчасти из-за неопровержимой логики его речи, отчасти из собственных страхов, но главным образом из-за его огромного личного и физического обаяния.