Холодный… осень на дворе. И тот, кто преследует Кэри во снах, несколько недель как мертв.
— Мертв, — повторила Кэри, пробуя слово на вкус. — Мертв… умер… совсем умер и не придет.
Она смахнула слезу, и вторую тоже, закусив губу, приказала себе не плакать: леди Эдганг обладала на редкость острым слухом, а стены во дворце были удивительно тонки.
Кэри поднялась и на цыпочках, стараясь не потревожить старый паркет, подобралась к окну. Забравшись на широкий подоконник, она прижала ладони к холодному стеклу. Покрытое рябью дождя, оно утратило прозрачность, но Кэри, как когда-то в детстве, упрямо пыталась разглядеть, что же находится по ту его сторону.
…старый сад и два куста шиповника, что сплелись ветвями, создавая удивительный узор белых и красных цветов.
…трехцветная кошка, которая имеет обыкновение дремать в тени этих кустов.
…и воробьи, прилетающие поглазеть на ленивую кошку.
Кэри бросала им хлебные крошки, и воробьи суетились, верещали, а кошка приоткрывала то один, то другой глаз. Хвост ее вздрагивал, но кошка была слишком старой для охоты.
И доверчивой.
Кошка привыкла, что в старом поместье к ней относятся с уважением. Она и не попыталась убежать. Да и, наверное, она помнила Сверра другим.
Кэри часто заморгала, отгоняя непрошенные слезы.
Умер. И не вернется.
Никогда.
На подоконнике она просидела до рассвета, и лишь когда где-то далеко скрипнула дверь, и раздался громогласный голос Элоис. Старая горничная была глуховата и имела чудную привычку говорить сама с собой. И вот теперь она приближалась, ворча:
— Спина ноет и ноет… придумали… тоже… слякоть… кой день кряду… а и камины…
Кэри слышала отдельные слова, которые перемежались вздохами, и тяжелую поступь Элоис, ее кряхтение и кашель. Вот горничная остановилась у двери леди Эдганг и постучала. Ответа она не дождалась, надавила на ручку всем своим немалым весом. Застонала, прогибаясь, половица. И раздался недовольный голос леди Эдганг.
— Сколько раз вам повторять, что я не нуждаюсь в вашей помощи.
Кэри поморщилась, представив гримасу презрения на лице леди Эдганг.
— И я бы хотела побеседовать со старшей горничной. Вы передали мое желание?
Она сидит в кресле, придвинутом вплотную к камину. Его топят, конечно, но слабо, так, что рыжая пленка огня едва-едва покрывает сырые дрова. Он то скатывается на подушку из пепла, грозя погаснуть, то вдруг карабкается по гладкой коре, цепляясь за нее рыжими лапами. И лишь к обеду разгорится, расползется по камину, плеснет недолгим теплом.
И стены, быть может, немного прогреются.
Впрочем, эта часть дворца была старой, и стены, поросшие снаружи виноградом, изнутри пестрели многочисленными трещинами. Их замазывали, скрывали за дорогими панелями или вот шелковыми обоями, но ведь теплее от этого не становилось.
И леди Эдганг мерзла, что не улучшало ее настроения.
— Тогда почему старшая горничная до сих пор не явилась? — она наверняка встала и подошла к Элоис вплотную. И та потупилась, не зная, что ответить, дабы не обидеть гостью.
Впрочем, и Кэри, и самой леди Эдганг ответ был известен: они не столь значительные персоны, чтобы старшая горничная тратила на них свое время. И быть может, уже завтра их переведут из этих комнат, пусть бы и тесных, холодных, в городскую тюрьму. А там и вовсе казнят…
— Да уберетесь вы с глаз моих или нет? — леди Эдганг повысила голос. И значит, настроение у нее ныне более мерзкое, чем обычно. Плохо…
Кэри со вздохом покинула насиженное место и, сунув озябшие руки в подмышки, нырнула под одеяло. Пуховое, некогда оно было роскошным, но за многие годы верной службы истончилось. Его досыпали пером, и то лезло сквозь ткань.
А простыня за ночь заледенела.
— Леди Кэри, — Элоис не стала утруждать себя стуком, просто толкнула дверь. — Вставайте. Светло уже. Солнышко встало, а вы еще в постели.
В громком ее голосе, в самом облике, тяжеловатом, неуклюжем — и этот факт леди Эдганг сочла оскорблением — было что-то уютное. И Кэри нравилось смотреть на Элоис. Вот она, прихрамывая, подбирается к шторам, берет в руки крюк и тянется, цепляя подвесы. Шторы расползаются, впуская рассеянный свет. Вот Элоис переминается у подоконника, метелкой из куриных перьев стирая невидимую пыль, вот, вздыхая, идет к гардеробу…
Он заполнен едва ли на треть, и все платья сшиты из серой грубой ткани. Пожалуй, в них Кэри и сама похожа на горничную. Ну или на гувернантку.
— В мое время, — ворчит Элоис, вытягивая очередной наряд, который ничем-то не отличался от вчерашнего и наверняка был точной копией завтрашнего. — Молодые девицы вскакивали засветло… вот помню…
Воспоминаний у Элоис было слишком много, и они не удерживались в ее голове, но выплескивались на собеседника ворохом слов. Порой Элоис забывала, о чем шла речь и перескакивала с одной истории на другую…
— …и все-то сама делать спешила. Не то, что нынешние, — усадив Кэри перед зеркалом, она взялась за гребень. — Бедная ты моя девочка…
— Я?
Кэри удивилась: прежде Элоис при всем дружелюбии не позволяла себе подобного.
— Ты, ты, — массивная ладонь Элоис коснулась волос. — Кто ж еще… сиротка… мамаши, небось, знать не знаешь?
— Не знаю, — согласилась Кэри и мысленно пожелала себе прикусить язык. Конечно, ее происхождение ни для кого не секрет, но не хватало еще со служанкой о родителях сплетничать.
— А батюшка помер… вот и говорю, сиротка… некому заступиться, — тяжко вздохнув, Элоис вернулась к прерванному занятию. Несмотря на грубые руки и толстые пальцы, с волосами она управлялась ловко. — Замуж тебя отдадут. Слышала…
Она вдруг перешла на шепот и, склонившись к самому уху, заговорила:
— Слышала от Марты, а у нее сестра при Ее Величестве служит, что сговорили тебя.
— За кого?
Новость была не то, чтобы неожиданной, скорее Кэри не думала, что ее судьба решится так быстро. Но… замуж? Все лучше, чем в тюрьму и уж тем паче — на плаху.
Элоис ловко заплела косу, которую подвязала простой синей лентой.
— Оден. Из рода Красного Золота.
Сильный род… и наверное, это хорошая партия, особенно для такой, как Кэри.
— Говорят, — Элоис дышала часто и губы языком облизывала. Она наклонилась еще ниже, и теперь тяжелая грудь ее давила на плечо Кэри, — будто он сумасшедший… бедная моя девочка…
Ее жалость была липкой, как патока.
И Кэри с облегчением выдохнула, когда Элоис, закончив убираться, вышла из комнаты. Причитания ее доносились и с коридора.
Бедная?
Скорее невезучая. Прикусив мизинец — это всегда помогало сосредоточиться — Кэри бросила быстрый взгляд в зеркало и вздохнула.
Сумасшедший муж… что ж, ей приходилось иметь дело с сумасшедшими. И быть может, это тот, кто преследует Кэри во снах — она отказывалась вспоминать его имя — мстит ей?
— Кэри, дрянная девчонка, — скрипучий голос леди Эдганг отвлек от размышлений. — Что ты там возишься? Где мои капли? Или тебе нельзя доверить даже столь элементарного дела?..
И хозяйка у нее тоже сумасшедшая.
Сдавленно хихикнув, Кэри поднялась… быть может, повезет, и леди Эдганг, приняв капли, затихнет хотя бы на пару часов? Пара часов тишины и одиночества… разве так много Кэри просит?
И еще бы мужа такого, с которым не придется играть в прятки.
Она ненавидит эту игру.
Она вообще ненавидит игры.
В покоях Ее Величества было жарко.
Горел камин, облицованный белым камнем. Пламя тянулось к решетке, обнимало прутья, и железные розы, раскаляясь докрасна, оживали. Тепло исходило от стен, закрытых вишневым шпалерами, и от пола. Оно проникало сквозь тонкие подошвы атласных туфелек — их принесли Кэри вместе с платьем — и сквозь чулки, отогревая озябшие ступни. И Кэри с трудом сдерживалась, чтобы не подуть на руки.
Все-таки она замерзла…
— Какое очаровательное дитя, — Ее Величество очнулись от дремы. — Подойди.
Кэри подчинилась и, остановившись на краю ковра, склонилась в глубоком поклоне.
— Очаровательное…
Голос королевы был холоден.