— Этому не быть. Хранитель, давший нам эти дары, не даст. Это наша надежда.
Между собеседниками повисла тишина. Мне интересно: когда человек повалит их на землю и поднимет лезвие— для них наш Хранитель останется той же надеждой?
— Я не хочу продолжать нести меч, — тихо, но очень тяжело вздохнул один за спиной. — Это бессмысленно.
Теперь тишина повисла в моей голове. Мне ведь не послышалось. Я взглянула на рядом идущего брата, который, судя по лицу, тоже слышал. Мы переглянулись в немом осмыслении услышанного и задержав друг на друге взгляды.
— Иного пути у нас нет, — завершающая фраза повлекла за собой тяжёлую, как цепи этим утром, тишину.
Наш народ в смятении, ему страшно. Страшно за что? За свои рога или поднятый меч? Сколько зим мы прожили в полной тиши, после которых пролитие крови стало равноценно смерти? Какое будущее может нас ожидать при таком раскладе?
Я не могу смириться с тем, что мой народ настолько запуган и не готов стоять за
свои земли. Эрик медленно отвёл глаза и продолжил идти, но в лице он очень изменился.
— Я поговорю с отцом, — решительно бросаю ему, ускорив шаг, но тот остановил меня рукой.
— Не сейчас. Лучше во время ужина.
— Сколько ещё решений мы будем откладывать на лучшее время? — я начала невольно раздражаться, глядя на Эрика. Я не хочу с ним сейчас спорить. Но меня снова останавливают. — Этого “лучшего” момента не будет.
Пусть только попробует снова свою руку поставить — я её откушу. С ещё большей решительностью я направилась в сторону родителей вопреки всему, что все мы слышим на постоянной основе. Не перечь, не провоцируй, не повышай голоса и за больное не трожь. К чёрту.
— Папа, — я подошла к нему и поравнялась с ним. — Можешь говорить?
В его взгляде, который он на меня бросил, читается недоумение и одновременно заинтересованность.
— Могу, конечно. Что-то случилось?
— Случилось. И я очень хочу с тобой этим поделиться, — утвердительно кивнув я посмотрела в сторону нашего направления. — Как ты думаешь, что может ждать наш до смерти напуганный народ в этих каменных чертогах?
Отец притих, будто задумавшись. Эту тишину я очень хорошо знаю.
— Я бы хотел начать с того, к чему ты клонишь, прежде чем отвечать.
Ладно, так не вышло. Тогда скажу прямо.
— Мы слишком боимся, папа. Мы не можем крепко держать меч. И из-за этого все наши преимущества идут лесом, как и мы сейчас, — я снова взглянула в его озадаченные глаза. — Ирель боится осквернить лезвие кровью пред Хранителем. Стоит ли оно того?
В его взгляде можно прочесть постепенное понимание, к чему я клоню. И он, кажется, не очень рад.
— Когда-то мы уже поднимали эту тему, разве нет?
— Да, я уже думала на этот счёт с тобой, но мнения не поменяла. Лишь удостоверилась.
Он снова выдержал паузу между нами. Его словно что-то гложет и хочет что-то сказать. Но почему-то держит мысль при себе.
— Севи, послушай, — начал он, вздохнув. — Я понимаю твою позицию и, к сожалению, не могу с ней спорить. Понимаешь, мы слишком долго пробыли в мире, без конфликтов и войн... Подобного исхода не ожидать нельзя было. Нам страшно, потому что не знаем. Не знаем, что делать, что будет дальше и куда идти. И мне тоже очень страшно. И тебе, я уверен.
— Мне страшно лишь потому, что мы буквально заперты в себе и не способны дать отпор. Нужно начать что-то делать, — во мне появилась приятная надежда от понимания, что папа принимает мою точку зрения. — Нельзя продолжать ждать чего-то. Прошло уже два месяца.
— И что же ты предлагаешь мне делать? Достать, раздать всем по оружию и приказать резать людей? Сейчас не время вселять в разумы ложное чувство силы и превосходства над врагом.
— А когда будет это время? Почему ложное чувство? Разве мы не сильнее?
— Северайн, ты спешишь. Этого делать не надо. Мы не варвары и не звери, чтобы вот так при первой возможности рвать чужую плоть. И мы пока ничего о людях не знаем. Нам нужно время. А пока мы идём к лагерю, после объединения с которым уже будет спокойнее, — он всё ещё говорит спокойно и складно, хотя я уверена, что от моих речей любой другой старший бы уже рычал с пеной во рту на меня.
Может, папа и прав. Но продолжать терпеть и ждать я точно не собираюсь. И пока остальные ценой собственной жизни будут уходить от битвы, я буду ценой своего копья биться за освобождение скал и избавление страха из наших умов.