— Да я так… Ты не серчай. Левку я знаю, вроде не должен, — сам стыдясь неловких вопросов, стал оправдываться Нефед Мироныч и вдруг заторопился: — Ну, прощевай, Сысоич. Токмо, — он поднес палец к губам, — ни гу-гу про это, а то и дружба врозь! — И, повернувшись, зашагал к дому.
Игнат Сысоич сплюнул с досады и пошел своей дорогой.
— И не совестно спрашивать у отца? Главное — «дружба врозь». Тьфу!
— Чево плюешься, сваток? Здорово ночевали! — крикнул шедший навстречу Фома Максимов. Сватком он назвал его шутливо, зная, что Федька рано или поздно посватается к Насте.
— Слава богу… Да так, спас нонче, яблоки с медом люди едят, а у меня слюни текут. Жизня!..
Большой, на фундаменте, дом Загорулькиных был, самым богатым в хуторе. Белая железная крыша его с двумя петухами виднелась далеко из степи.
За частоколом, в палисаднике, высились два ровных, как свечи, белолистных тополя, меж ними, как купчиха, стояла старая, увешанная розово-желтыми плодами жердела. На грядках полно было цветов, тут же, золотясь на солнце, росли молодые подсолнухи.
Просторный двор с трех сторон был огорожен забором, навесом для инвентаря, конюшней, базом, с улицы затворялся высокими тесовыми воротами, а от степных ветров защитился фруктовым садом с пасекой.
Нефед Мироныч открыл калитку, неторопливо вошел во двор. Ласково повизгивая, вокруг него запрыгал большой лохматый пес Рябко.
— Пшел! — Нефед Мироныч ударил его сапогом. Рябко взвизгнул и захромал вглубь двора.
— Где ж тебя носило? Это ж беда, как долго человек от церкви шел! — встретила Нефеда Мироныча Дарья Ивановна.
— А ты что за царица такая, что я должен лететь к тебе сломя голову?
Дарья Ивановна, поняв, что он не в духе, не стала ни о чем спрашивать и только обиженно проговорила:
— Хоть бы на праздник обошелся, как человек!
Сняв пиджак, Нефед Мироныч затворился в горнице, выпил стакан водки и, налив еще полстакана, вышел в переднюю обедать.
Алена, тревожно поглядывая то на него, то на мать, спросила:
— А Яшка где?
— Ну, с праздником, — как в пустой комнате, прогудел Нефед Мироныч, будто не слышал ее вопроса, и опорожнил стакан.
Молча съели по кусочку яблока с медом, потом четыре ложки окунулись в чашку, зачерпнули борща и, поддерживаемые белыми-кусками хлеба, медленно разошлись в разные стороны.
В доме стало так тихо, что было слышно, как звенела над медом пчела.
— Вчерась ночью ведьма нашего гусака в ставу задушила, — нарушила молчание Дарья Ивановна. — Снопом прикинулась, сказывают-.
— Покропи птицу крещенской водой, а то всю перетаскает, раз наладила, — посоветовала бабка.
Алена отвернулась и кашлянула, чтобы не рассмеяться.
После борща так же молча опорожнили сковородку с жарким. Когда стали есть молочную лапшу, с бабкиной ложки на ситцевую, в черную полоску, кофту упала лапша.
— Вы как малое дите все одно, мамаша, — исподлобья взглянув на нее, сказал Нефед Мироныч. — Заляпаетесь всегда, аж тошно глядеть.
Морщинистое лицо бабки побледнело, глаза зло уставились на сына, и она грубым голосом ответила:
— Меня не тошнило, небось, от пеленок твоих. Поди под забор, коли тошнит. — Бросив ложку, она поднялась из-за стола и ушла в землянку, недовольно ворча: — Тошно глядеть на мать, а? Поганец!
После обеда Нефед Мироныч, не разуваясь, прилег на кровать, скрестив руки на груди.
Прошло несколько минут. Никто не проронил ни слова. Наконец зловеще-спокойно Нефед Мироныч спросил у Алены:
— Ты с Левкой гуляешь?
Та зарумянилась и наклонила голову. Теперь ей понятно стало недоброе настроение отца.
Незаметно, запыленный и грязный после работы в панском саду, вошел Яшка. Сняв картуз, он хотел было попросить обедать, но Нефед Мироныч, не обращу, на него никакого внимания, снова спросил Алену:
— Давно с ним ночуешь?
— С дочкой такие разговоры! Тьфу! — с досадой плюнула Дарья Ивановна.
— А ты делай свое дело…
Яшка видел, как стыдливым румянцем запылало лицо Алены, как задрожала в ее руках тарелка, и хотел было вмешаться в разговор, но решил подождать, что будет дальше, и сел на сундук. Ему вспомнился покос дороховской пшеницы, вечер у тетки Агапихи, бесконечные стычки с отцом, и брови его сдвинулись над глазами.
А Нефед Мироныч не спеша, будто это доставляло ему удовольствие, продолжал свой допрос:
— Давно с ним шляешься, у тебя спрашиваю?