Оксана вошла на площадку из белого камня, спустилась по ступенькам к воде и, задумавшись, долго смотрела на пруд. Наконец она сказала:
— Старое дворянское гнездо. Хотите, я вам опишу, каким оно было?
Яшка безучастно ответил:
— Не стоит, Оксана! Это старикам интересно вспоминать, как они жили. По-моему, сюда умирать приходить было бы в самый раз. Болото, тина, тишина… Тоска берет.
Оксана посмотрела на него, подумала и сказала:
— Вы правы. Тут действительно все отдает гнилью. Пойдемте отсюда, я не люблю могил.
Они направились к реке и вышли на берег в том самом месте, где Яшка на днях прыгнул в воду с обрыва, спасаясь от Полкана деда Мухи.
Оксана села у обрыва над речкой. Яшка постоял немного и тоже сел. Собираясь с мыслями, он вынул из кармана папиросы. Сейчас был самый подходящий момент поговорить с Оксаной о своих планах, но он медлил, ожидая, не спросит ли она о чем.
Молчала и Оксана. Ее уже не трогали ни деревенские пейзажи, ни крики птиц на речке, ни самая речка. Все примелькалось, наскучило, и ей уже хотелось поскорее уехать в город. Странно, сегодня был и Яшка какой-то скучный. И она спросила:
— Вы что-то изменились за эти дни. С отцом поссорились, что ли?
Яшка вздохнул, ответил не сразу.
— Поругался, — тихо проговорил он. — Подрались.
Оксана пристально посмотрела на него и усмехнулась:
— На вас это похоже… Ох, и грубый вы, Яков!
— Нет, Оксана, — возразил Яшка, — я подрался с отцом не потому, что я грубый. Я за сестру заступился. А вот отец у меня действительно — грубее некуда. Об этом я вам говорил.
— Молодец, храбрый юноша! — насмешливо сказала Оксана. — Ну, и что же? Отец плеткой вас не поучил?
— Нет. Кончилось это. — Яшка собрался с духом и начал: — Оксана, я хотел поговорить с вами о своих делах. Скажите, можете вы мне помочь, если я надумаю уйти из хутора?
Оксана ожидала, что он опять будет говорить о том, что она ему нравится, и откровенно призналась:
— Я вас не понимаю, Яков… Ну, какой я помощник вам — девушка, гимназистка? Странный вы человек!..
Яшке понравилась ее откровенность.
— Ничего тут непонятного нет, Оксана, — продолжал он уже более смело. — Не пропадать же мне в этой Кундрючевке. Я хочу жить самостоятельно, и помочь мне вы можете, — вы знакомы с большими людьми в Новочеркасске. Вот вы и скажите: если я к вам приеду, не прогоните меня?
— Нет, вы положительно невозможный. Напрасно вы родились в хуторе.
— Как и вы… Но я жду ответа, Оксана.
Оксана видела, что ей не отделаться от Яшки. Она решительно встала и оправила платье.
— Хорошо, я подумаю, там, дома, и напишу вам… Сорвите мне яблоко, — не попросила, а скорее приказала она.
Яшка пожал плечами, мысленно сказал: «Оксана, только Оксана даст мне счастье». Потом повел глазами, выбирая, с какой бы яблони сорвать ей яблоко, и твердыми шагами, неторопливо, как хозяин, пошел между деревьями.
Оксана смотрела на него с изумлением. Она ожидала, что Яшка бросится к первому попавшемуся дереву, как сделал бы любой из ее знакомых, а он еще подумал, к какому дереву подойти. «Нет, Яшка не похож на других. Твердый, расчетливый, с характером человек. Такой не станет игрушкой в руках судьбы», — думала она, терпеливо ожидая его возвращения.
Через несколько минут Яшка вернулся с огромным яблоком в руках, — то был лучший сорт — «апорт».
На следующий день Оксана стала собираться в дорогу.
Мать и Леон пытались уговорить ее погостить еще несколько дней, но Оксане еще нужно было до начала занятий в гимназии навестить Чургиных, и в субботу Леон повез ее на станцию.
Ехали молча. Оксана, распустив зонт, сидела на дрогах, грустная и задумчивая.
Это лето еще более сблизило ее с родной семьей, и для нее теперь лишения и, невзгоды близких были как свои собственные.
Рядом с ней сидел ее брат, который не знал вкуса настоящего белого хлеба; на шахте живет ее сестра, которая имеет одно праздничное платье; на хуторе остались ее отец и мать, у которых главная забота в жизни — поменьше съесть сегодня, чтобы было что есть завтра. А она, счастливый приемыш богатых воспитателей, копейки своей не имела и ничем не могла помочь самым дорогим ей людям.
Грустно было на сердце у Оксаны, и она с безучастным видом озирала степные просторы, не находя в них ничего привлекательного.
Лошадь, пофыркивая, шла быстрой иноходью. По сторонам дороги нескончаемо раскинулась целина. Седыми волнами разливался по ней ковыль, шелковистыми метелками низко наклонялся к земле, к бесчисленным байбачным курганчикам, прикрывая их от палящих лучей солнца.