Прошло несколько минут. Все напряженно ждали, что будет дальше. Вдруг Егор обессиленно швырнул окровавленную шашку к воротам и тихо сказал:
— Возьмите ее, проклятую… А то себя зарубаю… — И пошел, пошатываясь, среди расступившихся перед ним хуторян.
…Над околицей поднялась луна. У палисадника все еще толпились люди, слышались возбужденные голоса.
Из хаты Дубовых доносились глухие рыдания.
3
Яшка с Аленой хозяйствовали на току. Работы только что кончились, и батраки, рассевшись на земле двумя партиями, ужинали. Когда огромная глиняная чашка опустела, курносый парень крикнул Алене:
— Хозяйка, подлей половничек!
Алена опять наполнила чашку супом и отошла к будке.
— Эх, вот бы в женки! Картина девка, — сожалеюще проговорил парень.
— Картина… Она только и ждет жениха такого… беспортошного, — послышался насмешливый голос.
— А хозяйские дочки, что же, никогда не любятся с нашим братом?
— Подкатись, попробуй, да у Нефадея благословения попроси. Он тя уважит… плетью, — раздался тот же голос, и все засмеялись.
Яшка сидел на корточках возле лобогрейки, вытирал ее и смазывал. Услышав разговор, он насторожился. Обычно после тяжелой дневной работы батраки вечеряли молча, им было не до шуток. Обернувшись, он долго смотрел, как возле фонарей мелькали десятки рук с ложками, и прислушивался. Возле дальнего кружка поденщиков о чем-то рассуждал Ермолаич. «Гм… стоит на харчах у Дороховых, а сюда зачем в эту пору его занесло?» — подумал Яшка и, приподнявшись, стал вытирать паклей руки.
Через несколько минут, поев пшенной каши, батраки запили ее квасом. Говор стих, и все окружили Ермолайча.
Яшка подошел к батракам, весело спросил, все еще вытирая руки:
— Ну, как повечеряли, люди добрые?
— Ничего, спаси Христос, — отозвался невысокого роста человек в лаптях и переглянулся с товарищами.
Курносый паренек, тот самый, что говорил об Алене, вышел вперед, снял было соломенную шляпу, но, посмотрев на дыру, где должен быть верх шляпы, опять надел ее на голову.
— Вот какое дело, Яков Нефедыч, — сказал он смелым голосом. — Прибавки ребята требуют. Маленько обмишулились мы: договорились с тобой по семь гривен от десятины, а выходит — лучшие косари наши от солнца до солнца боле десятины сработать не могут. Так что давай прибавку, не то не будем косить.
Яшка достал из кармана кисет и стал делать козью ножку: при рабочих он не курил папирос. Он спокойно улыбался, и было видно, что требование батраков-поденщиков не произвело на него впечатления. Не спеша свернув цыгарку, он подошел к Ермолаичу прикурить.
— И вы, Ермолаич, недовольны? — спросил он, исподлобья глянув в запавшие глаза Ермолаича.
— А мы — куда мир. Как говорится: куда одна овца, туда и все стадо.
В это время на ток прикатил Нефед Мироныч. Завидев толпу и огоньки цыгарок, он еще издали сердито крикнул:
— Это что за гульбище! Какой там курит?
Рабочие торопливо побросали цыгарки, затоптали ногами, некоторые гасили слюной, жалея табак.
Отдав лошадей работнику Семке, Нефед Мироныч подошел к толпе развалистой походкой и, увидев Яшку, спросил:
— Не вечеряли, чи как? Чего народ не расходится?
— Рабочие требуют прибавки. Жалуются, что им теперь приходится за день семьдесят копеек, а не целковый, как раньше.
У Нефеда Мироныча все заклокотало в груди. Он шагнул к работникам, поднял голову.
— Какой это жалуется тут? А на брюхо, что распустилось, не жалуетесь? — с издевкой заговорил он и, заметив парня в дырявой шляпе, набросился на него: — Это тебе мало приходится?
Паренек скосил глаза на его плетку и обернулся к Ермолаичу. Ермолаич подал знак, чтоб говорил, но парень замялся и молчал. Тогда Ермолаич сам выступил вперед и сказал:
— Обманулись мы трошки, Мироныч. Думали, больше заработаем, да вышло на дышло, а про дроги и не спрашивай.
Нефед Мироныч язвительно забегал глазами по толпе.
— Так, одному дроги надо. Кому еще чего надо? Может, плетки кому схотелось, а? — спросил он с ехидцей.
Яшка взял его за плечо, сдержанно сказал:
— Постойте, батя. Тут не пожар, драки нету, и кричать оно без делов. Люди хотят потолковать, значит надо по-хорошему.
— Какое толкование могет быть с бунтарями? Я велю сейчас же всем разойтись! Вот и толки все.
Подошел Семка и остановился в нерешительности, раздумывая: присоединиться или подождать? Нефед Мироныч, заметив его, ожесточился:
— И ты? И тебе мало, паршивец? Убирайся отсюда!