С тяжелыми думами, угрюмый вернулся Леон на шахту.
Недалеко от казарм из переулка вывалила шумная ватага молодежи. Приговаривая и приплясывая на дороге, шахтеры и шахтерки суматошно кружились перед гармонистом, подбрасывали вверх подушки, размахивали простынями, вышитыми полотенцами.
Леон холодными глазами посмотрел на эту ватагу и остановился, нетерпеливо ожидая, пока она пройдет.
Улицу пересек низенький шахтер-старик с козлиной бородкой.
— Вот она, шахтерская свадьба, видал, парень? — крикнул он Леону, кивая головой в сторону свадебного шествия. — Эка носятся, паралич их!
Высокий худощавый парень с гармошкой в руках и с красной бумажной розой на картузе играл плясовую и то и дело выкрикивал:
— Давай, давай, шилохвостки чертовы!
Завидев Леона, он прекратил игру, поднял голову и загорланил:
— Лева! Братуша!
Леон узнал Ивана Недайвоза — двоюродного племянника Игната Сысоича.
Иван Недайвоз по-пьяному расцеловался с ним и, заметив старика шахтера, крикнул:
— А, козлиная бородка!.. Рюмочку?.. Эй, дружка-а!
Женщины обступили Недайвоза, ругаясь, что он не играет, но он снял с плеча ремень, передал Леону гармошку и перекричал всех:
— Не орите, дуры чертовы!.. А ну, братуха, наддай им, шилохвосткам пьяным!
— Да я… Я с утра дома не был, — пробовал Леон отделаться, но подвыпившие женщины и девушки уже тащили его на дорогу, тормошили, чтоб играл, а какая-то дебелая молодуха с бумажными красными цветами на голове и сама краснощекая, заслонившись простыней, что-то пошептала ему и вдруг поцеловала:
— Сладкий… Дружка, рюмочку!
Леон не знал, что ему делать.
Ряженая в мужское баба, на ходу наполняя-рюмку, подбежала к нему с графином.
— Покорнейше просим, красавец-удалец, за невестушку, да сватушку, да за рябого телятушку!
Леону ничего не оставалось, как выпить. А через минуту он огласил улицу звуками гармошки, и веселая толпа пошла, закружилась в неистовом плясе, и впереди всех плясал старик шахтер с лампой в руке.
Иван Недайвоз одобрительно хлопал Леона по плечу, что-то говорил ему, но Леон ничего не слышал. Одна девушка подошла к нему, громко сказав над ухом:
— Сыграй какую-нибудь песню, а то они упадут скоро От пляски.
Леон искоса посмотрел в ее усталые голубые глаза и заиграл старинную песню.
То была Ольга.
На другой день, одевшись в шахтерский костюм Чургина, Леон пошел на работу.
Была гололедица. Разыгравшийся к рассвету ураганный ветер срывал с крыш, точно пушинки, ветхие доски и железные заплаты, швырял их на землю и громом гремел по улице. Ледяная крупа немилосердно била в лицо, в глаза, ветер, пронизывая насквозь одежду, валил с ног.
Продрогнув, Чургин и Леон добрались наконец до шахты и укрылись в низком, переполненном рабочими здании.
Леон несмело остановился у двери, осмотрелся и увидел одно из сооружений шахты — нарядную. Она была довольно просторна, имела два оконца, одну дверь, освещалась двумя тусклыми коптилками и, может быть, только этим и отличалась от какого-нибудь сарая скотопромышленника. Потолок был исчернен сажей, земляной пол — в выбоинах и пыльный, как проселочная дорога, глина со стен местами обвалилась, в щели свистел ветер. Из огромной раскрытой печи било голубое пламя, и угарный газ от него, смешиваясь с табачным дымом, сизым туманом плавал над головами рабочих.
Смотрел Леон на этот грязный сарай, на шахтеров, и ему хотелось подойти к каждому и пощупать — да люди ли это? В излатанных, кожей обшитых на коленях и ягодицах лохмотьях, в телячьих черевиках вверх шерстью и в лаптях, изможденные, с большими синими кругами под глазами и выдававшимися кадыками, они производили впечатление людей, которых за неискупимую вину заточили в подземелье и вот, на устрашение другим, подняли на-гора всех скопом: смотрите-де-на них и обретайте разум. Он отвел взгляд в сторону, но и оттуда на него смотрели сверкающие глаза, и он читал в них: «Куда ты лезешь, парень?»
Леону стало не по себе.
Дверь с шумом отворилась, и в нарядную, как ветер, ворвался Иван Недайвоз. Лампа его каким-то чудом горела, и от нее винтом шла струя копоти. Ногой наступив на фитиль, он погасил ее, лихо сбил на затылок старый картуз и весело бросил: