– Ну почему ты так торопишься? Ведь еще рано…
– Я ведь сразу сказал тебе, меня во дворе ждет… один человек. Это он, кстати, и цветы просил тебе передать… Так что пойду я…
«Все, Рита, хватит! А то ведь чем дольше я сижу здесь, тем труднее мне с тобой распрощаться. Да и тебе завтра предстоит выслушать обо мне такое, что… Кто же первым тебе поведает мою починкинскую одиссею? Впрочем, какая разница… Ну прощай, Рита…»
– Как глупо… – сказала она. – И довольно пошло…
Я быстро вышел в прихожую и начал одеваться.
– Рита! Открой мне, пожалуйста, дверь!
Она появилась с цветами в руках, бледная, сунула мне букет и, не глядя в глаза, поджимая губы, произнесла каким-то усталым голосом:
– Передай тому, кто тебя прислал… Извини, чуть не вырвалось – у кого ты на побегушках… Передай, что я от таинственных незнакомцев ничего не принимаю.
– Ну, Юрец! Тебя только за смертью посылать! Чего ты там валандался?
– Так получилось…
– Ну как, все нормально? Взяла?
– А куда она денется… Роскошные такие цветы, да еще от тебя!
– А ты что, сказал ей…
– Да нет, нет, – успокоил я его, а может, наоборот – огорчил. – Пока что ты для нее – таинственный незнакомец. Что-то вроде графа Монте-Кристо…
– Да? – обрадовался Горшок. – Ну, а как она вообще…
– Это уж ты сам у нее узнаешь. Это уж вы, ребята, давайте без меня… Ну пока?
– Пока! Спасибо, Юрец! Ты настоящий друг, я тебе этого не забуду!
– Ты лучше вот что, Витя… Ты береги ее. Понял?
– Чего беречь?
– Не чего, а кого. Риту береги, Завьялову…
– Не понял… – открыл он рот. – Как это? Как беречь-то?
– А никак! Просто береги, и все! – крикнул я, не сдержавшись, испортив душещипательную сцену. – Ну давай топай домой, а то еще нос застудишь…
Должно быть, я здорово его огорошил. И предки Завьяловой тоже, наверное, будут огорошены, когда увидят на коврике под своей дверью рассыпанные гвоздики…
Крепкий чай, вот это как раз то, что сейчас нужно. Нахлебаться так, чтобы не спать как можно дольше, чтобы завтра целый день ходить полусонным… Тогда проще будет все перенести: и классного руководителя, и директора школы, все эти проработки, пропесочивания… Можно будет вяло пропускать все из одного уха в другое и не особенно нервничать…
Мама с отцом смотрят вместе кинокомедию по телику. Они сблизились за эти дни… Это из-за моей болезни, вспомнили время былое… Господи, да ради этого я готов годами валяться с температурой… Пусть даже меня парализует… Почему вот только не понимают они друг друга, когда жизнь идет ровно, когда не о чем беспокоиться? Странные люди…
Как мама весело хохочет! Только хорошие люди так могут, только те, кто не помнит зла, не таит обиды ни на кого… А может, все еще наладится? Нет, правда… Может, и на Савалу даже мы вот так, все вместе летом…
Да… Размечтался… Завтра такая мне будет Савала в школе… Ладно бы мне одному, это полбеды, а вот мама… Обязательно же вызовут…
– Дз-зынь! – звонок.
Кого еще нечистая сила принесла! Пол-одиннадцатого ночи… Что-нибудь с бабушкой? Она все жаловалась последнее время…
Мы выбежали открывать одновременно с отцом. У него тоже лицо было встревоженное.
Но это, слава богу, был всего лишь мой лучший друг Сережа Курилов.
– Добрый вечер! Я не слишком поздно?
– Что ты, Сергей! – сказал отец.
– Заходи, заходи, Сережа! – пригласила мама. Она тоже прибежала. – Да ты никак с музыкой пожаловал?
– Вот, – счастливо потупился Курилов. – Папа из командировки привез.
Он погладил нежно черный дерматиновый футляр.
– Шестиструнная… Классическая…
Сережа бережно прислонил свою ношу к стене и, раздеваясь, попросил:
– Покажешь мне аккорды?
– Нашел кого просить! Я их и сам-то всего четыре знаю…
– А я ни одного…
– Покажет, покажет, – пообещал за меня отец. – Раз друг просит – закон!
– Ага! – обрадовалась мама. – Значит, у нас будет маленький концерт! Тогда прошу всех в большую комнату!
Только мне сейчас на гитаре играть… Но разве не подло будет испортить настроений сразу стольким людям?
– Айда!
В комнате я уселся в отцовское кресло, телевизор выключили, и все устроились на диване и стали на меня любоваться, как я настраиваю инструмент.
– Нет, уж ты давай садись поближе, учись, – велел я Сереже. – Бери стул и иди сюда!
Я пощипал струны и взял по очереди все аккорды, что знал.
– Что же тебе показать…
– Что-нибудь простенькое для начала, – попросил Курилов.
– Давай попробуем начать вот с этой… – выбрал я песню под настроение. – Правда, она как бы немножко блатная… Ничего?
– Ничего, – сказала мама. – Только чтобы не скабрезную!
– Валяй! – махнул рукой отец. – Русскую народную, блатную, хороводную!
– Ну смотри, Сереж, – показал я. – Вот с этого аккорда начинаем… Вот так пальцы ставим, видишь?
– Да ты исполняй песню-то свою, а он пускай приглядывается, – сказал отец.
– Давай так, – согласился Курилов.
Песню я припомнил ту, что слышал несколько раз летом. Пел ее у нас во дворе, в беседке, паренек одни приезжий… Наивная такая песня…
У меня нет своей гитары, потому что не продаются они в наших магазинах, и те аккорды, что мне знакомы, я выучил урывками – там одни запомнил, там другой… И очень редко приходится мне держать гитару в руках, поэтому пальцы меня плохо слушаются и аккомпанемент хромает… Ничего, возьмем чувством…
И Сережа внимательно следит за тем, как я беру аккорды и перебираю струны, и подпевать пытается даже…
Маме очень трудно сдерживать улыбку, но, как это ни смешно, мне кажется, что эта песня – про меня. Потому что я чувствую себя сейчас и вправду пожилым, усталым человеком, у которого все, все позади… Может, и у других так бывает, кто пережил что-то важное для себя, что-то грустное и большое? Такое, после чего приходится как бы снова начинать жизнь… Не то чтобы заново родиться, но наподобие этого.
Да, Рита… Именно по тропинке проторенной. Это у тебя загадочное и манящее будущее, а уж я…
Окончу восемь классов, получу свидетельство… И прямиком в техникум, учиться на строителя. Буду строителем, как отец. Это самая мирная профессия… Может быть, со временем дослужусь до прораба. Ты когда-нибудь задумывалась, какое некрасивое слово – прораб? Прораб… раб… раб… Слышишь? Скорее всего, ты такого слова просто никогда и не встречала… И не встретишь.
А я вот выучусь на прораба и, кто его знает, глядишь и построю дом, в котором, быть может, поселишься ты. Я буду строить его и не знать, что ты будешь в нем когда-нибудь жить, а ты потом будешь в нем жить-поживать, добра наживать, и в голову тебе никогда не придет мысль, что это я строил твой дом…
Конечно, Рита, найдешь. Да тебе и не нужно будет никого искать. Твое дело – выбирать. Сидеть на троне и выбирать из многих, многих, многих…
Можно подумать, кто-то меня любил… И за то спасибо, что хоть внимание обращала…
Но даже если бы и не замечала ты меня, если бы в упор не видела, даже не знала, что я – есть… Я много раз слышал и думаю, что так оно и есть, что правда это: не тот счастлив, кто любим, а тот, кто любит.
Ну, что ж… И я был счастлив. И я любил…