— Понятно!… … Ясно, что не ясного–то!….. Все пойдём, а кто иззрадит — на куски порежем!.. — Загомонили присутствующие. Одинокий голос одного из разбойников вклинился в общий шум:
— А что же пан Влчениш? Мы–то люди егоные, а не лоунишские! Так нас только пану Юрасю и карать и миловать!
Стоявший до того, облокотившись на заснеженную крышу полуземлянки–полуизбушки раненый хозяин Влченишева при этом крике отцепился от своей опоры и, поддерживаемый верным Стахом, шагнул вперёд, вновь вставая вровень с обоими Жбанами:
— Пан Ян Жбан — моего батюшки покойного свояк, так что мне он ныне в отца место стал! И походов им пройдено без мала два десятка, так что опыта боевого и умений воинских пану Яну не занимать стать! Ввечор я препоручил себя и всех своих людей его покровительству и коль он кого карает — того караю я, кого он наградит — и я того жалую! Так что велю исполнять всем приказы пана земана каждому из вас беспрекословно!
А теперь — собирайтесь выступать в поход, хрдинове! Да осенит вас своим покровом Пресвятая Дева, да укрепит вас Святой Йиржи! Ступайте!
***
Минут через сорок объединённый отряд выступил из лагеря. Земан с сыном и дружинниками покачивались в сёдлах, не теряя из виду высланную в качестве головной заставы пару воинов, остальные же старательно вытаптывали тропу за едущей впереди кошевкой, загруженной прихваченными бухтами верёвки, запасными колчанами и ненужными пока что щитами пехотинцев. Семнадцать человек по средневековым понятиям — вполне приличная сила. По–местному - 'большое копьё', по меркам двадцать первого века — практически взвод. Беда лишь в том, что профессионалов военного дела среди нас было меньше десятка. Мы же — хлопы–возчики, четверо разбойничков–партизан из мужиков и, разумеется, я — в силу отсутствия навыка рукопашного боя в случае схватки с опытным противником рисковали остаться на утоптанном снегу поместья Имрё–бека.
С тех пор, как очутился в этом времени, я дважды участвовал в смертельных схватках: с парой монголов и с коварно напавшим на меня напарником по поиску кладов. Оба раза посчастливилось не только выжить, но и одержать победу, однако я вполне понимаю: повезло, и повезло крупно. Окажись в тот раз на месте пары бестолковых аратов хоть один настоящий батыр — и белели бы сейчас наши косточки в овраге, начисто обглоданные местным зверьём. А предатель–напарник сам, хотя и не без моей помощи, умудрился напороться спиной на шип лежащего на земле клевца. Иначе не знаю, чем бы тогда всё закончилось.
Сегодня же нам предстоит бой с немногочисленным, но сильным отрядом профессиональных воинов. Вполне возможно, что кто–то из нас не увидит завтрашнего дня, а если крупно не повезёт — и никто не вернётся. Так что мандраж есть, и сильный. Но куда деваться? Война — это единственная мужская работа, от которой нельзя отделаться, если хочешь оставаться мужчиной, а не чмом с половыми придатками. Вот и шагаю я теперь в группе пеших пехотинцев навстречу неизвестности, похрустывая подошвами сапог по снегу…
Двигались мы довольно долго — практически весь световой день пробирались лесами, лишь однажды пересекли подряд несколько заснеженных полей с низкими каменными оградками–межами и наезженную санную дорогу между ними. В конце концов сосредоточились в лесу, с опушки которого выставленные земаном дозорные, прячась в подлеске, наблюдали за замком. Хотя что там можно увидеть–то за валом с частоколом? Крыши да валящий в волоковые оконца под крышей дым очагов? Но раз Жбан распорядился — дружинники приказ выполняют беспрекословно. Мужиков он тоже 'озадачил': заставил обрубать ветки двух рухнувших сосен и из стволов изготавливать некое подобие лестницы. Своим хлопам и мне земан Ян приказал вязать на прихваченных верёвках здоровые узлы на расстоянии локтя один от другого.
Когда я попытался предложить свою помощь в приготовлении обеда — ведь народ с раннего утра не евши, да столько вёрст отмахали по снежной целине — меня обозвали бестолковым гражанином с разъяснением, что перед планируемым боем всегда нужно поститься: и Господу, дескать, это угодно, и самим воинам меньше риска при возможном ранении в живот. Вот победим, дескать, так в замке и нажрёмся, и напьёмся и с тамошними бабами … Впрочем, в наличии за стенами укрепления лиц женского пола покамест достоверно известно ничего не было.
Люди Средневековья, не испорченные влиянием технической цивилизации, часов с собой не носят и день отмеряют по свету: от рассвета до заката. А зимой, как известно, среднеевропейская ночь гораздо длиннее светлого времени суток. Как только темнеет, так европейцы и устраивают себе отбой, чтобы с рассветом вскочить как ни в чём не бывало, готовыми к новым безобразиям.