IV. ВАЗИР (Продолжение)
Неясными волнами лежал на аллее в саду песок, оставленный вихрем. Сорванные листья валялись на земле Не зная почему, остановился он у кучи сломанного дерна. Некий мальчик, которому он дал хлеб, оставался еще в мире
Рука неуверенно потянулась, отвернула угол кошмы Зеленая трава уложена была там четко нарезанными квадратами. На одном -- том, что лежал сверху, -чуть подрагивали красные колокольчики...
V. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Про все он стал теперь забывать, останавливаясь посредине дороги Голубая сорока кричала на дереве при султанском питомнике, и пчелы летали в столбах света Где-то громко кудахтала курица, призывая цыплят Он стоял и слушал, не зная, что делать с собой Значит, это и есть радость7
Утром, когда промывал он песок для аллеи султанского сада, представилось вдруг, как идет по нему тюркская жена султана. И сразу засветилась струя воды, в которую окунал он ведро Неужто и на расстоянии действуют дьявольские ухищрения?
Ночь перед подвигом надлежит провести ему вместе с дай Кийя -- его наставником Ни одной грязной мысли не должно у него остаться, так как чище льда в заоблачных горах обязана предстать душа в ином, светлом мире Но ни о чем не спросил еще великий дай, и как сказать ему про радость, опоганившую душу перед уходом туда? Мерзкое это нечестие, и знают все, что сайид-на бросил со скалы своего сына за один лишь придорожный цветок
-- Что дороже радости?
Вот это слово Не поворачивая головы, спрашивает великий дай, а он молчит Что-то следует сказать в ответ Но не умолкает в ушах сорочий крик. Тень устада в комнате без окон склоняется в его сторону.
-- Тайна. .
Будто не его голос произнес это. Великий дай Бузург-Умид и старый устад, чье назначение -- даи-худжжат Хорасана, сидят неподвижно, положив руки к свету На кошму он опускается в стороне от них По-прежнему $ кричит сорока Зажать себе уши хочет он, чтобы уйти от ^ разнообразия мира Устад замечает это, и печальны его глаза
Луч света пересекает лицо великого дай от глаза к подбородку, и в тени все остальное Ровный голос утверждает предопределенное семью имамами в горах Дейлема Всем причастным нужно быть готовыми к завтрашнему дню Число его делится на три, и трижды в этот день будут повергнуты гонители учения.
Сразу умолкает сорока Три имени называются в тишине Первое -- чья нисба "Устройство Государства". Некоему рафику представляется право свершения приговора над ним. Если не выйдет на свою обычную прогулку в сад вселенский гонитель, то в дом к нему принесет этот рафик нож в рукаве
Второе имя -- мухтасиба, который ездит со стражей по городу По приказу его казнят на столбах людей учения, и страх охватит всех при виде постигшей его кары. Но старый тюрок всегда настороже Некоему фидаи следует применить хитрость
Третье имя называет дай, и отклоняется вдруг от устада пламя светильника. Ученый имам это с луной и звездами на халате, который ходит к гябрам От них у него прозвище .
- Нет'
Тихий голос устада -- мастера цветов прерывает речь великого дай Тот умолкает лишь на мгновение и потом продолжает говорить, словно не услышал возражения Приближенный к гонителям этот имам и налим самого султана Не трогая близких султану людей, нужно тем не менее показать, что все во власти великого сайида-на.
- Нет'
Опять не замечает возражения устада великий дай. Он говорит, что противен учению считающий звезды имам, и строптивость в его взгляде На дороге к гябрам следует встретить названного имама. Известно, что каждый день навещает тот гнездо разврата.
- Нет'
Теперь скрытый дай вдруг быстро наклоняется к самому лицу устада
- Хорошо, праведный даи-худжат, -- соглашается он -- Мы заменим звездочета кем-то другим!
Устад остается сидеть, глядя в огонь светильника, а они уходят.
Стража кричит в городе на башне Абу-Тахира, и откликается ей стража при Шахристанских воротах. В лунной тьме идет он с великим дай, чувствуя исходящую от него силу. Громадные листья нарисованы на светлой земле. Через чей-то виноградник пробираются они, минуя дорогу.
Ночь очищения предстоит ему, и в последний раз видит он этот несовершенный мир. На деревьях, на земле и на руках у него свет. Он отстает на мгновенье, и томительной радостью наполняется тело. Холодную гроздь отрывает он от лозы, и серебряной делается она. Светлые капли стекают с ладони...
Руку вытирает он о халат и поспешно догоняет имама-наставника. Сомнение покидает его, мерзостный дух ударяет в лицо. К текущей от рабада клоаке вышли они. Осторожно, по камням, переходит великий дай на другую сторону. Жирный блеск источают нечистоты.
Следует до конца убить в себе радость, и прямо в клоаку ступает он ногой. Постыдный звук разносится далеко вокруг. Невыносимым становится тяжелое зловоние. Голову приходится поднять ему к небу, и рукавом халата закрывается он от сияющей луны...
Куда-то в сторону гябров идут они. Ни разу не оглянулся и не спросил дороги великий дай. Рядом будут они всю ночь, и особое место есть для этого у сподвижников учения в каждом городе.
Полнеба закрывает тень цитадели на горе. Виден становится им тайный огонь у гябров. Великий дай вдруг останавливается и делает ему знак рукой. Кто-то спускается с горы. Слышен уже голос идущего, и черепки сыплются от его шагов.
-- Человеком будь... Будь человеком!
Это кричит им возникший в лунном сиянии ученый имам. Звездный халат распахнут, и большой кувшин в его руке. Стороной обходят они пьяного имама, а он смеется им вслед.
VI. СУД ИМАМА ОМАРА
Еще на горе почуял он приход дабира. Испуганные гябры суетились по-особому. Ничего нет для них страшнее калама, ибо от письма, по их разумению, все несчастья. Только устное слово почитают огнепоклонники. Впрочем, и правоверные вздрагивают, слыша троекратный костяной стук.
Все собрано в дорогу у гябров, но кувшин в руку все же сунула ему встревоженная Рей. Ждут кого-то важного они сегодняшней ночью. Уж не этого ли писаря под ширванской накидкой, что встретился ему у подножия горы?
Кто-то еще был там, кажется шагирд из султанских садов. Слова правдолюбивого пророка прокричал он им обоим в напутствие. Слишком много скрытых даби-ров появилось в благословенном Мерве, и не к добру это...
* ГЛАВА ДЕСЯТАЯ *
I. ВАЗИР
О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами...
О муфридах личного сопровождения, об их содержании, снаряжении, порядке дел и обстоятельствах...
О распорядке в отношении формы и оружия, украшенного драгоценными камнями, во время государственного приема...
Относительно послов и их дела... О заготовлении фуража на остановках... О ясности в имущественном состоянии войска... О содержании войска всякого рода... Надо, чтобы войско было составлено из разных народов. Так, при доме государя должны пребывать две тысячи хорасанцев и дей-лемцев, которые опасаются друг друга...1
Он постучал каламом по столу и сказал гуламу, чтобы послали за шагирдом. Косые лучи солнца упали на гору дерна в саду. Каждый день он ждет его прихода, но держат шагирда вдалеке от него.
----
Сиасет-намэ, с 97, 99, 101, 105-108
Где-то за стенами кушка кричали дети. Скоро придет сюда Магриби, чтобы взять написанное им с утра. Он отвел наконец глаза от окна, приблизил калам к бумаге.
Повторялись от правого края листа к левому завитки букв. Можно расположить такие строки треугольником или звездой, как делал он некогда молодым дабиром. Имеет ли все это отношение к хаузу, в котором опрокинут мир?
Золотой стержень не ускользал больше из пальцев. Чего же не знал он в жизни из того, что знают блудящая женщина, иудей или имам-звездочет? Нет, не в них, беспутных и умствующих, а в шагирде правильность мира. И должен увидеть опять он его, чтобы окончательно убедиться в этом. .
О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами... Что же, устройство совещаний доказывает рассудительность, полноту разума. Государь может сравнивать свое тайное мнение с мнением других, а потом уже выскажется окончательно Того, кто не делает так, называют своевольным.