ГЛАВА 2
Местная полиция просит: если вы обладаете информацией о маньяке, пожалуйста, сообщите нам. Награда повышена до пятидесяти тысяч долларов.
~ «Сиэтл Трибьюн»
Николай
Она — загадка, которую я бы с удовольствием разгадал, поиграл, потрогал.
Черт, коснуться ее — было бы самым сладким грехом, чем-то, чего я никак не могу себе позволить, от чего откажусь независимо от того, как сильно хочу прикоснуться к ней, почувствовать нечто человеческое и теплое.
Может быть, когда ты знаешь, что потерял всю свою человечность, тогда жаждешь чужого прикосновения больше, чем следующего приема пищи или глотка воды.
Она словно вода для меня.
Но отравленная.
Коснуться ее — значит, приблизить нашу с ней смерть; он позаботился об этом, ублюдок.
Я прочистил горло, и мне удалось сохранить спокойное выражение лица, хотя сердце бешено билось в груди. Она превратилась в красивую женщину с мягкими формами во всех нужных местах. У нее были красивые бедра, полные губы, цвет лица, который говорил о хорошей наследственности, и высокие скулы, подчеркивающие ее большие глаза.
Мое признание напугало ее.
Я мог ощущать вкус страха в воздухе. Это был подарок — умение читать людей — возможность понимать эмоции, которые наполняли комнату, и контролировать их для своей выгоды.
Я подумывал отпустить ее во второй раз. Если бы не был таким эгоистом, то дал бы ей новое удостоверение с паспортом и позволил жить своей жизнью.
Но я всегда был эгоистичным ублюдком, и она была моим призом.
Тем, что я хотел. Но, более того, неотъемлемой частью договора было то, что она должна была быть в здравом уме, когда ее выпустят, и я знал, что даже моя работа не могла этого гарантировать.
Я наклонился, нажал на пульт под столешницей и включил свет. Я ожидал, что она моргнет, на мгновение потеряв ориентацию. Вместо этого она пялилась на меня.
— Я не понимаю, — проговорила Майя спокойно.
Она была спокойной в этой ситуации. Она всегда была тем типом людей, которые боролись, а не сдавались.
— Я не спрашиваю тебя, — сказал я, сфокусировав взгляд на ее гладкой шее, а затем на губах. — И у тебя нет выбора, нет права голоса, и твое мнение меня не волнует.
Она сжала зубы.
Мое сердце заколотилось. Я любил сражаться. Это было похоже, будто перед быком помахали красной тряпкой. Я придвинулся к столу, впиваясь пальцами в дерево, и мне удалось выровнять дыхание.
— Я не вещь, которую вы можете купить или приобрести, — ее ноздри раздувались. — Я ухожу.
— Ты не можешь, — сказал я тихо.
Она встала, ее колени дрожали, а затем снова села и полезла в сумочку.
Она искала телефон.
Частично она поверила мне, и это было прекрасно, потому что все, что мне было нужно, — хоть какая-то ее часть. Я не хочу, чтобы она была целой, и это не то место, чтобы требовать больше, чем она может дать.
Я хотел только часть ее.
Для того, чтобы подарить ей покой.
Для того, чтобы познакомить с собой.
Забавно, но я всегда считал себя социопатом. Врачи не могли меня понять. Родители были в ужасе от моего интеллекта. Это позволило мне добиваться успеха, что я и сделал. И какое-то время меня это устраивало.
До нее.
А затем мой мир — мир, который всегда был черно-белым, начал приобретать красные оттенки.
Майя Петрова изменила всю ситуацию на корню, но я все еще не был уверен, собирался ли я заставить ее заплатить, искупить свои грехи, или уничтожить нас обоих.
Но разве интересно играть в шахматы, когда вы уже знаете все ходы?
Трясущимися руками она рылась в сумочке.
Ее волосы были длиннее, чем я помнил, а тело более пышным. Александр Петров прекрасно знал, что делал, когда отправлял ее сюда. Я переставил его на другую сторону шахматной доски, ухмыляясь, как дурак. Вздохнув, я отвернулся и пробормотал себе под нос:
— Шах и мат.
ГЛАВА 3
Любовь зла — полюбишь и козла.
~ Русская пословица
Майя
Мое дыхание было прерывистым, я не могла успокоиться. Я знала, что бежать бессмысленно, плюс я не относилась к тем людям, которые убегают от проблем. Мой отец научил меня этому — тот же самый отец, который только что продал меня в качестве самой высокой платы. Я задумалась, что было поставлено на этом аукционе — моя жизнь? Тело?
Желудок скрутило в узел, когда воспоминания нахлынули на меня, — я знала, что он сделал, во что ввязался.
Мой отец был главарем русской мафии, это не было секретом в нашей семье или тем, что мы пытались скрыть. В конце концов, он также слишком долго сражался, чтобы сделать все правильно: поддерживал все нужные университеты, бывал на всех политических мероприятиях. Мы были нормальными, но только на публике.
Однако были моменты, когда я подслушивала разговор между родителями и удивлялась... Был ли мой отец таким же хорошим, каким хотел казаться для окружающих людей, или это все ложь?
Я получила ответ, когда в старшей школе мой первый парень потерял руку в трагическом несчастном случае.
Ту самую руку, которую он пытался удержать на моем теле, пока я пыталась убрать ее куда подальше, и отец все видел.
Я пыталась не думать об этом, потому что каждый раз, когда жаловалась на кого-то, происходил несчастный случай. Вот почему я старалась держать людей на расстоянии. Если они приближались ко мне, им делали больно.
А также потому, что я оказалась редкостной дурой, неспособной учиться на своих ошибках и пресечь влияние собственной семьи.
Вздохнув, я достала мобильный.
— Не советую этого делать, — мистер Блазик перебрался от стола к дивану и схватил меня за руку, удерживая от звонка. — Я бы не стал.
— Он зашел слишком далеко, — я выдернула руку и набрала номер отца. Но мне не удалось дозвониться.
Вместо этого бодрый голос сообщил, что в настоящее время номер находится вне зоны действия сети.
Дрожащими руками я засунула телефон обратно в сумочку и уставилась в пол.
— Сколько?
— Сколько что? — диван прогнулся под тяжестью веса, когда мистер Блазик присел на него.
— Сколько я стою? — прошептала я охрипшим голосом.
Он молчал в течение нескольких секунд, прежде чем ответить хриплым голосом:
— Для такого человека, как я? Все.
Дыхание застряло в груди. Все болело от предательства отца, от того факта, что я, вероятно, не смогу закончить образование, потому что в какой-то момент превратилась из дочери просто в пешку.
— Ты не плачешь, — заметил мистер Блазик. — Я ожидал больше... эмоций.
— Если буду плакать, вы почувствуете себя лучше? — огрызнулась я. — Или слезы помогут мне спастись?
— Ты будешь в безопасности, — он проигнорировал мою ярость, достал новый айфон и положил его на стол. Затем открыл черную папку, положил лист бумаги рядом с телефоном и протянул мне ручку, которая стоила, вероятно, дороже, чем автомобили некоторых людей. — Подпиши, пожалуйста.
— Вы серьезно просите, чтобы я прямо сейчас передала вам свою жизнь?
— Для начала — она не твоя... — его негромкий вздох был наполнен смирением. — А моя. Я владею тобой... Но предпочел бы, чтобы ты была со мной добровольно.
— Вы такой же больной, как и он, — прошептала я, хватая ручку. Не читая контракт, я быстро написала свое имя внизу страницы.
— Надеюсь, ты будешь сожалеть, что сказала это, — он едва взглянул на бумагу, на которой теперь красовалась моя подпись. — Теперь давай поговорим о твоих... услугах.
— Я не собираюсь обслуживать вас.
Он приподнял брови.
— Извини, а я тебя спрашивал?
— Н-нет, но...
Он поднял руку.
— Ты будешь приходить на работу каждое утро к восьми часам и уходить, когда я разрешу. Все, что ты будешь делать для меня, — совершенно секретно. Если какая-либо информация станет достоянием общественности... Ну...