— А как же, они наши.
— И такой серьезный разбор произведений, особенно Толстого и Достоевского, хотя на автора «Бесов» ты должен был бы сердиться.
— Нет, отчего же? «Бесов» породила нечаевщина, это страшное явление времен нашей молодости. Спасибо, Верочка, за похвалу. Не ожидал высокой оценки. Это ведь мои американские лекции. Я читал их и публиковал, чтобы познакомить Америку и Европу с великой русской литературой, тогда еще мало там известной. Очень рад, что книгу находят интересной и соотечественники…
Жара вечерами спадала, но накаленная земля не успевала за ночь остывать, утра были без туманов и рос. Сохли леса, грибов совсем не было. Засуха губила хлеба.
В конце августа выпало, казалось, прохладное утро. Повеивал северный ветерок, небо затягивали тучки, правда тощенькие, бледно-серые, не несущие влаги, но все-таки сулившие какую-то перемену погоды.
За утренним чаем высказывались надежды на лучшее. Софья Григорьевна вышла из-за стола, высунулась в открытое окно и оглядела небо.
— Нет, дождя не будет, — сказала она. — Пойду поливать огород. А ты, Петруша, вижу, намерился нырнуть в кабинет? Нет, дружок, погуляй, пока жара не разъярилась.
— В самом деле, дядюшка, надо погулять, — подхватила Катя. — Пойдемте. И куда-нибудь подальше, за город.
— А как Вера Николаевна? — спросил Кропоткин.
— С удовольствием присоединюсь, — ответила Фигнер.
— Ну что ж, двинемся, коль так, — сказал он.
По улицам он всегда гулял в своем сером английском костюме, в светлой фетровой шляпе, а сегодня, раз собрались за город, надел белую полотняную куртку и старенькое канотье, оставшееся от какого-то прежнего обитателя дома.
Они поднялись по Сергиевской улице к городскому парку и пошли по главной его дорожке. Шли молча и печально смотрели на жухлую, вянущую, преждевременно пожелтевшую листву лип и берез. Все трое думали о засухе, но не говорили о ней, потому что ежедневные разговоры о еще большем голоде, грозящем народу, становились уже нестерпимо тяжелыми. Зачем омрачать друг друга лишними словами?
Через парк они вышли к деревне, а оттуда проселочная дорога повела их к полям.
Северный ветерок, слабенько подувавший ранним утром, теперь совсем выдохся, иссяк. Исчезли куда-то давешние тучки, и в небе, чуть замутненном дымкой от какого-то дальнего лесного пожара, неукротимо пылало белое косматое солнце.
— Вот вам и перемена погоды, — сказала Вера Николаевна.
— Да, — вздохнула Катя, — этому пеклу не будет конца.
Петр Алексеевич молчал, задумавшись.
По дороге, устланной мягким слоем горячей пыли, они дошли до полей. Остановились у первой полоски. Чахлая, низкая, редкая пшеница едва прикрывала землю. На тоненьких стебельках виднелись крохотные уродливые колоски, почти черные. Петр Алексеевич сорвал один колосок и вышелушил из него всего семь зерен, щупленьких и тусклых.
— Погиб урожай, — покачал он головой. — Сколько возьмут мужички с этих полосок? Ничтожно мало. И что за мука получится из такого зерна? Непонятно, почему не косят. Все-таки кое-что ведь можно собрать. Еще ждут дождей? Поздно. Теперь уж никакие дожди не помогут оправиться хлебам.
— Пекло и есть пекло, — сказала Катя, опахиваясь сорванным лопухом. — И все это в наказание за человеческие грехи. Неужели люди и после таких бедствий не обратятся с истинной верой к господу богу?
— Не к богу надо обращаться, а к самим себе, — сказал Петр Алексеевич. — И войны, и засухи человек может устранить. О борьбе с естественным послеозерным осушением я писал еще полвека назад. Но в ледниковую теорию тогда мало кто верил, а ныне она признана всеми. И оказала большое влияние на почвенные исследования Докучаева, который так глубоко проник в тайны русского чернозема. Человек, освободившись от уродливого социального устройства, может во всей полноте изучить земную природу и спасти ее даже от космических стихий.
— Да, дядюшка, твой человек все может. Твой, тот, кого ты знаешь по себе и по немногим другим, живущим высокими идеями. Но ведь таких людей — горстка по сравнению с огромными миллионами, а этим миллионам чужды человеческие идеи, пускай и прекрасные. Их может вразумить только кто-то свыше.
— Да, да, бог, конечно, бог, — усмехнулся Петр Алексеевич.
Фигнер поняла, что сейчас они поссорятся, коль коснулись того единственного вопроса, который только и приводит их к резкому разногласию, а частенько и к размолвкам.