Хлопнула входная дверь, послышался разговор в столовой, за дверью кабинета. Это Софья Григорьевна и Мария Филипповна вернулись с рынка, куда ходили с санками за картошкой. Картошка в своем огороде минувшим засушливым летом не уродилась, приходится покупать. «Двадцать тысяч мешок — с ума сойти!» — возмущалась за дверью Мария Филипповна.
Софья Григорьевна вошла в кабинет:
— Ну, как себя чувствуешь, Петруша? Зачем сбросил одеяло?
— Жарко, Соня. Утром знобило, а сейчас вот…
Жена подошла, приложила руку к его лбу.
— Батюшки, ты просто пылаешь! — Она взяла с письменного стола термометр, вложила его под мышку. Села на стул к дивану. — И еще читаешь в таком жару?
— Не читаю, все просматриваю свою записку. Свидетельство давней молодости. Отправь, Соня, это в редакцию «Былого». Там хотят опубликовать. Пригодится, когда будут писать историю русской революции. Помнишь, как я радовался, когда находил в Британском музее достоверные документы?.. До национального архива Франции так и не удалось добраться. А книга все-таки удалась. Владимир Ильич считает ее классическим исследованием. Обещал подыскать кооперативное издательство. Я не подготовил «Великую» к новому изданию. И «Этику» не успел закончить. Досадно. Материал для второго тома подобран, написано несколько глав. Пригодится, если кто-нибудь возьмется разработать основы новой этики. Я написал наставление. Вот тут оно, в папке, в правом ящике стола.
— Какое наставление?
— Как поступить с рукописями «Этики».
— Закончишь сам. Вот поправишься… — Софья Григорьевна вынула термометр, глянула на него и побледнела. Ничего не сказала, положила градусник на стол и быстро вышла.
Он слышал, как она выбежала из столовой в прихожую, как хлопнула входная дверь. Побежала за доктором, догадался он.
Он приподнялся, дотянулся рукой до стола и взял термометр — ровно сорок градусов!.. В чем дело? Вчера донимала боль сердца, мучило удушье, но температура так не поднималась. Сегодня никакой боли, а сорок градусов.
Через час пришел доктор Ивановский, очень опытный, бывший земский уездный врач. Он осмотрел, выстукал, выслушал больного.
— Картина вполне ясная, Петр Алексеевич, — сказал он. — У вас воспаление легких. Придется круто менять лечение. Взяться за легкие и поддерживать сердце. Положение весьма опасное.
Ну, теперь конец, подумал Петр Алексеевич. Воспаление легких. Где он мог простудиться, если уж две недели не выходит из дома? Неужели в тот раз его прихватило, когда сидел у рояля перед открытой форточкой? Захотелось сыграть этюд Рахманинова, присланный в конверте Евдокией Денисовой. Вот и расплачивайся за удовольствие. Но ведь посидел-то перед форточкой всего минут десять — прогнала Соня. Ладно, не отчаивайся, одолеешь, возможно, и это. Температура спадет.
Но прошли сутки, а температура не понижалась. Софья Григорьевна послала телеграмму в Москву Саше. Доктор Ивановский почти не выходил из дома.
Прошла еще одна ночь — температура не падала. Тело горело огнем. Нет, это конец, думал Петр Алексеевич. Прощай «Этика». Рукописи и наставление надо передать Саше. Соне будет не до бумаг. Страшно представить, что с ней станется. Хорошо, что дочь задержалась в Москве. Скоро приедет. Наверное, сейчас уже едет.