— Не беспокойтесь, наш труд не пропадет, — сказал Сердюков. — Выборгская сторона, считайте, занята нашими войсками. Теперь надо продвигаться за Невскую заставу. Кравчинского туда надо направить. И Клеменца, Перовскую.
— Ну, Соню теперь не скоро дождемся. Ее поглотило изучение сельской жизни, — сказал Чарушин.
— А где она теперь? — спросил Кропоткин.
— Все лето бродила в Поволжье, прививала оспу, теперь учительствует в Тверской губернии. В селе Едимонове, вместе с Ободовской. Вот они-то лучше, чем кто-либо, разведают дорогу в народ.
Тихо вошла томная блондинка с большими мечтательными глазами. Она слегка и медленно поклонилась незнакомому Кропоткину.
— Леня, — обратилась она к Попову (его все с первого же знакомства называют Леней), — можно вас на минуту?
— Я к вашим услугам, — кинулся к ней Попов, и они вышли.
— Новая коммунарка? — спросил Кропоткин.
— А это та самая Лариса Чемоданова, за которой ездил Сергей, — сказал Чарушин. — Он только что вернулся. Отсыпается с дороги у брата.
— Удалось ему предприятие?
— Да, Лариса теперь — госпожа Синегуб, жена екатеринославского помещика.
— Очень уж скромна. И меланхолична. Трудно поверить, что она совершила отчаянный ночной побег.
— В тихом омуте черти водятся… Но где же наши фабричные? — Чарушин подошел к окну, отдернул занавеску и посмотрел в переулок. — Неужели ни один не явится? Всех ведь обошел, растолковал, где собираться. — Он закружил нетерпеливо по залу. Покружил, покружил и опять подошел к окну. — Ага, трое идут! — обрадовался он и даже похлопал в ладоши. — Это наши первые знакомцы. Гриша Крылов, Ваня Абакумов и Никита Шабунин. Молодцы! Славные парни. Послушайте, Петр Алексеевич, как бы не отпугнула ваша известная княжеская фамилия. — Он пристально глянул в лицо Кропоткина. — Знаете что, назовитесь Бородиным. — И выбежал в сени встретить и раздеть рабочих.
— Я пойду читать, — сказал Сердюков. — Сегодня разговор ведете вы и Александра Корнилова.
Кропоткин взволновался. Расстегнул пиджак, поправил поясок на синей косоворотке (вчера купил на случай таких встреч).
Чарушин ввел рабочих, познакомил их с Бородиным. Они сели все рядом на скамью у стены — худенький чернявый Крылов, кряжистый краснолицый Абакумов и белобрысый Шабунин, парень плутоватого вида, похожий на бойкого трактирного полового.
Они сидели, уставившись на нового учителя (Кропоткин знал, что всех, кто с ними занимается, фабричные называют учителями), и он начал смущаться.
— Ну, каково пожилось в родных краях? — выручил Чарушин. — Как урожай?
— А-а-а, какой там урожай, — махнул рукой Крылов. — Злыдни.
— Значит, семьи не проживут без вашей помощи?
— Кабы прожили, мы не пошли бы в Питер, — сказал здоровяк Абакумов (на каких же харчах он отъелся?).
— Все равно пришли бы, — хитро усмехнулся Шабунин. — В городе хоть не сытнее, зато веселее. Да и полегче.
— Тяжко живется вашим односельчанам? — продолжал Чарушин. — Царское освобождение, выходит, нисколько не облегчило судьбу мужика?
— Как не облегчило? — возразил Шабунин. — Теперь каждый волен уйти в город. Бросай надел и уходи. Общество спасибо скажет. В деревнях скоро, пожалуй, одни старики останутся. Им уже не сняться с места.
— Как вы смотрите на сельскую общину? Дает она какую-нибудь выгоду крестьянину?
— Она выгодна правительству, — ответил Гриша Крылов. — Легче подати выколачивать. Круговая порука. Само общество недоимщиков потрошит. Бедному мужику община мало чем может помочь. Сама на ладан дышит. Кто покрепче живет, тот выходит из нее.
— Но ведь земля-то — мирская, — сказал Кропоткин. — Общество вправе не дать выдел.
— Какое там право? Все права — у старосты, у волостного старшины, у исправника. Община задавлена.
— Какой же выход, Григорий… Как вас по батюшке?
— Федорович.
— Какой же выход, Григорий Федорович?
Крылов пожал плечами.
— Община — это ведь народ, — сказал Кропоткин, — а народ — огромная сила.
В сенях послышался топот и говор людей. Чарушин бросился встретить пришедших.
Минуту спустя в зал ввалила целая толпа фабричных. Их было человек двадцать. Значит, напрасно тревожился Чарушин: работа прошлой зимы не пропала.
Все расселись вокруг стола и у стен. Затихли. Тут вошла недавно вернувшаяся из-за границы Александра Корнилова, красивая, но не по-женски суровая барышня, совсем не похожая на свою миловидную и жизнерадостную сестру Любу. Она изучала в Вене акушерство. Кропоткина на днях познакомил с ней Клеменц (Дмитрий вышел из укрытия, потому что Тейльса изловили и вывезли из Петербурга), познакомил мельком, на улице. Теперь Кропоткин мог поближе узнать эту «непреклонную якобинку», как ее аттестовали заочно друзья.