Общество, конечно, благословило. Сходка закончилась. Все перешли в столовую.
Капитал сестер Корниловых истощался, а Грибоедов, Верин «муж», ведавший общественной кассой, отпускал деньги только на дела, и корниловский стол месяц от месяца беднел, однако черного хлеба, чесночной колбасы, булочек, сахару и чая всегда всем хватало. Вера Ивановна все болела. На этот раз она не смогла даже подняться с постели и выйти хоть на несколько минут к друзьям, поэтому ужин был тих и печален.
Когда все поднялись из-за столов и пошли было в переднюю одеваться, Люба Корнилова подбежала к двери, преградив путь.
— Господа, не расходитесь, — сказала она. — Я достала книгу Стэнли «Как я нашел Ливингстона». Прекрасное описание Центральной Африки. Подлинное открытие неведомой страны. Надо хоть небольшую часть этой книги перевести для наших фабрично-заводских учеников. Кто из вас хорошо владеет английским?
— Петр Алексеевич, — поспешно ответил Клеменц.
— Ну, владею английским я уж не так хорошо, но перевести могу, — сказал Кропоткин.
— Надо сделать это к восьми утра, — сказала Люба. — Я договорилась с типографией, обещали быстренько отпечатать.
— Велик ли текст? — спросил Кропоткин.
— Приблизительно печатный лист.
— Одному к восьми утра не успеть. Вот если бы кто-нибудь помог.
— Я помогу, — сказал Кравчинский.
— Прекрасно! — возликовала Люба, хлопнув в ладоши.
Она вынесла из своей комнаты подсвечник с двумя зажженными стеариновыми свечами и листы из расшитой книги. Листы подала Кропоткину. И увела переводчиков в дальнюю комнату.
— Можете тут спорить и браниться, если не поладите, — сказала она. — До Веры отсюда не донесется ни один звук.
Переводчики сели за стол друг против друга. Кропоткин стал просматривать текст. Он уже знал, что этот Стэнли, бывший волонтер армии Северных штатов, а затем газетный корреспондент, пустился в поиски пропавшего английского путешественника Ливингстона и, преодолев тяжелейший путь по диким местам Африки, нашел потерянного больного исследователя на берегу озера Танганьика. Теперь вот вышла книга о том поиске-путешествии. Пробегая по тексту, Кропоткин взглядывал на Кравчинского. Тот угрюмо смотрел на него из-под грозно сдвинутых бровей. Экий свирепый курчаво-кудлатый бык!
Просмотрев бегло текст, Кропоткин разделил листы надвое.
— Да, неплохо, видать, изучил Стэнли Африку, — сказал он. — Однако Новую Гвинею наш Миклухо-Маклай познал, конечно, гораздо глубже. Интереснейшие сведения поступают от него в Географическое общество…
Кропоткин говорил, а Кравчинский все бычился, смотрел на него как будто даже со злобой, и казалось, что он хочет расквитаться за какое-то оскорбление. Но ведь никаких столкновений с этим отставным поручиком еще не было. Чего же он бычится?
— Ну что ж, давайте работать, — сказал Кропоткин и подал половину листов своему помощнику.
С полчаса они работали молча. И вдруг Кравчинский захохотал. Кропоткин вздрогнул от такого внезапного взрыва хохота.
— Что вы? — спросил он удивленно.
— Вспомнил, как вы сказали тогда насчет Брута.
— Когда?
— Весной, в Басковом переулке. «Тут громыхнуло имя Брута». Это ведь я громыхнул-то.
— Да-да, помню. И что же, вы обиделись?
— Нет, просто меня рассмешила сейчас наша тогдашняя витиеватость. Я блеснул строкой радищевской оды, вы — собственными остротами. Получился некий скрытый словесный поединок. Спор о мече, то бишь о заговоре… Да, прошло, пожалуй, месяцев восемь, как мы познакомились, а до сих пор почти не знаем друг друга. Видимся только на сходках. Разобщенно как-то живем. На баррикадах люди, наверное, сразу становятся братьями. — Кравчинский смолк, насупился, задумавшись.
Кропоткин теперь только понял, что именно эта своеобразная задумчивость придает лицу Сергея такое бычье выражение.
— Нам надо спешить, Сергей Михайлович, — сказал он.
— Да, надо успеть к восьми утра, — спохватился Кравчинский.
На этот раз они работали, не отвлекаясь, часа два. Потом Кравчинский откинул ручку и встал, прошелся по комнате.
— А что, Петр Алексеевич, — заговорил он, — Брут и Кассий, вероятно, хорошо понимали, что если они не прикончат монархию в самом ее зародыше, то неограниченное самовластие установится на многие века.
— Думаю, это они понимали, — сказал Кропоткин.
— Вот были титаны! Повалили властителя, который считал уж себя богом. Сразили всесильного «Отца Отечества». Дело свое проиграли, проиграли и войну с новым властителем, но в руки ему не дались, покончили с собой, наверное, теми же мечами, с которыми шли на Цезаря. Настоящие титаны. До такого величия поднялись только вожди Великой французской революции.