— И Степуре?
— Нет, Степура тоже наш. Он как будто вовсе не интеллигент. Лучше всех ваших. Ему я поверил сразу, а к тебе долго присматривался.
Игнатий проводил Кропоткина до Технологического института. Тут Кропоткин сел в вагон конки. Сел к окну, потер пальцами заиндевевшее стекло, очистил маленький круг и глянул в него. Игнатий все еще стоял посреди улицы, засунув руки в карманы полушубка. Вагон рывком двинулся и загремел на промерзших рельсах. Бачин остался позади.
Ничего, Игнатий, думал Кропоткин, скоро ты поверишь и всем нашим… Да, рабочие хотят объединения, если даже в такой праздник собрались потолпиться в квартире своих товарищей, кустарей-переплетчиков. Не пьянствовать пришли, а поговорить между собою и послушать рассказ о жизни западных собратьев. Может быть, в наступившем году нам удастся объединить на федеральных началах все рабочие кружки в общую столичную организацию. И может быть, к концу года мы сумеем превратить наше общество в народную революционную партию. Не возобновились бы только аресты, а они, похоже, скоро не возобновятся. Сердюков прав, Третье отделение потеряло следы.
ГЛАВА 18
Но прошло только четыре дня нового года, и Третье отделение двинуло войска. В ночь на пятое отряд жандармов напал на одну из многих студенческих квартир, в которых находил ночной приют Чарушин. Ночлежные места его были в разных концах города, но именно сюда он пришел в эту ночь, сюда, на Петербургскую сторону, в дом на Большой Невке, где жил его друг и где студенты, готовившиеся к весеннему походу в народ, устроили учебную слесарную мастерскую. И именно здесь засел отряд жандармов. Выходит, шпионы хорошо изучили пути кочевника. В следующую ночь другой отряд синемундирников ворвался в квартиру Корниловых, забрал обеих сестер и Перовскую. Их захватили в тот момент, когда они заканчивали шифрованное письмо Куприянову в Швейцарию. Авторы не сумели уничтожить свое послание (конспираторы не научились еще быстро соображать и решительно действовать). Кроме письма и крамольных книг у Корниловых нашли французский словарь, на котором обнаружили подпись Синегуба — след, ведущий из-за Невской заставы в Измайловский полк. Значит, сыск мог теперь связать шлиссельбургские дела с измайловскими и выборгскими. Вскоре была схвачена Лариса Синегуб — на Петербургской стороне.
Итак, штабу общества грозила гибель. Его возглавляли теперь лишь трое — Кропоткин, Кувшинская и Сердюков. Им можно было покинуть Петербург и спастись, но тогда общество осталось бы совсем обезглавленным. Этого они допустить не могли. Решили до конца оставаться на месте и не терять связи с губернскими кружками. Кропоткину было предложено на недельку выехать в московское отделение и подготовить тамошних товарищей к тому, чтоб после окончательного разгрома петербургского штаба они взяли связь с провинциями на себя и держались в своих делах того направления, какое определено программой, принятой петербуржцами.
Когда Сердюков и Кувшинская предложили ему поездку в Москву, он вспомнил о сестре и племяннице. Вспомнил и устыдился: в последнее время совсем забыл их, захлестнутый кипучей и тревожной жизнью общества. Он не ответил даже на письмо Елены и Кати. Теперь представлялся случай встретиться с ними.
И вот он в Москве. В родной Старой Конюшенной, в Малом Власьевском переулке. В укромном доме сестры, в маленькой уютной гостиной. С родными.
Он знал, что встретиться с ними еще раз до ареста не удастся, и говорил, говорил за столом безостановочно, не давая себе хоть на минуту задуматься и стараясь развеять скрытую печаль сестры. Она слушала его, радовалась встрече, улыбалась, но под улыбкой, в глубине глубоких ее глаз, таилась печаль. Моментами опа пристально всматривалась в глаза брата, пытаясь разгадать причину такой возбужденности, необычной даже для него, всегда в разговорах взволнованного, оживленного. Ей, конечно, хотелось знать, что происходит в его жизни, очень хотелось, но она, чуя какую-то тайну, ни о чем не расспрашивала, милая, деликатная сестрица.
Катя, встретившая его бурной радостью, за столом теперь сидела тихо, слушала его как-то не по-детски, не так, как летом на даче. Она с тех пор нисколько не выросла, но заметно повзрослела, может быть, потому, что ее братец жил ныне в Пажеском корпусе (дядя навестил его перед выездом из Петербурга) и девочка осталась в доме одна среди взрослых.
— Каточек, я привез тебе прекрасную книгу, — сказал дядя. — «Сказки Кота Мурлыки». Хочешь, почитаю?