— Я не могу представить, как тебе было тяжело.
— Как я должен сказать Хлое, что я не ее отец и что настоящий отец мертв? — его голос дрогнул.
— Я не уверен, что есть легкий способ сказать ей об этом.
Он качает головой.
— Я не думаю, что смогу это сделать. Это разрушит ее.
— Что значит «ты не думаешь, что сможешь»? Ты должен сказать ей, — мне не нравится выражение его лица. Оно мне ни капельки не нравится.
— Как можно сказать кому-то, что его настоящий отец мертв? Как ты можешь ожидать, что я сделаю это?
— Я не знаю, как и что ты должен сказать, но ты это сделаешь. Она заслуживает услышать это от тебя.
— А что, если ты скажешь ей вместо меня?
Я прошипел.
— Что? — этот человек просто психопат.
— Да. Ты ее парень. Она доверяет тебе больше всех. Легче будет услышать это от тебя, а не от незнакомца, по сути. Ты сможешь смягчить удар, а потом я расскажу ей, кем был мой брат, когда она будет готова.
Я не могу найти в себе силы разбить ей сердце. Не тогда, когда я работал все лето, чтобы завоевать его.
Я агрессивно качаю головой из стороны в сторону.
— Ни за что. Ты не будешь перекладывать ответственность на меня. Она заслуживает того, чтобы услышать это от человека, который был ближе всех к ее отцу. И это не я. Я не смогу ответить ни на один из вопросов, которые у нее возникнут, — и последнее, чего я хочу, это разбить ей сердце. Я бы предпочел, чтобы это сделал Маттео.
Я не могу найти в себе силы отнять у кого-то мечту. Это случилось со мной, такая боль может быть разрушительной.
— Cazzo — Блять, — Маттео ущипнул себя за переносицу.
Мне не нужен переводчик, чтобы сделать собственные выводы об этой фразе. Его колебания и неприятие плана — не моя проблема. Честно говоря, мне плевать, насколько он расстроен из-за этой ситуации. Хлое нужно услышать эту новость от кого-то, и он — лучший выбор. Он может помочь ей оплакать потерю отца лучше, чем я.
— Я даю тебе день, чтобы разобраться с этим дерьмом. Я отвезу Хлою куда-нибудь, а ты придумаешь, как лучше сообщить новость. Понял?
— Не могу поверить, что это происходит. Я не знаю, хватит ли дня, чтобы понять, что делать.
— День — это все, что у тебя есть. Она захочет увидеться снова, а ты не можешь притворяться тем, кем не являешься.
Он отводит глаза. Это меня напрягает, нужно взять ситуацию под контроль.
— Ты думаешь, мне легко? Это не так. Последнее, чего я хочу, это чтобы эта ситуация сломала ее так, как никогда раньше. Ты даже не представляешь, как она была рада проводить с тобой время, думая, что ты ее отец, — каждый мускул в моем теле напрягается при мысли о том, что Хлоя узнает обо всем этом.
Глаза Маттео расширяются.
— Она вообще хотела открыть кофейню?
Я качаю головой из стороны в сторону.
— Вау, — его глаза опускаются. — Она потратила все лето на то, что ей неинтересно, чтобы узнать меня?
— Она бы делала это снова и снова, только ради возможности провести время с тобой. Она отчаянно хотела быть рядом любым доступным ей способом. А теперь…
— Теперь я собираюсь разбить ей сердце.
Бесполезно отрицать утверждение Маттео. Я люблю Хлою, но я не могу быть тем, кто разрушит ее счастье. Не тогда, когда она сделала своей миссией стать моей. Я лучше помогу собрать осколки ее разбитого сердца после того, как Маттео разрушит ее мир, оставив в нем лишь украденные желания и упущенные шансы.
* * *
Я закрыл за собой дверь спальни, не издав ни звука. Хлоя лежит на том же месте, где я ее оставил, и выглядит умиротворенной, прижавшись к подушке. Что-то сжимается в моей груди от ее уязвимости. Чувство беспомощности охватывает меня, когда я вспоминаю все, что узнал всего час назад.
Ничто в мире не может сгладить то, что ей предстоит узнать. Все, что я могу — это сделать процесс как можно более безболезненным для нее.
Быстро сняв обувь, одежду и протез, я укладываюсь обратно на кровать. Я притягиваю Хлою к своей груди, пока она закидывает на меня ногу и прижимается. Как будто моего разговора с Маттео никогда не было. Честно говоря, я бы хотел вернуться в прошлое и стереть из памяти его признание.
Я остаюсь в таком положении в течение часа. Я не двигаюсь ни на дюйм, боясь разбудить ее после этой адской ночи. И что еще хуже, я боюсь, что, если разбужу ее, чувство вины разорвет меня на части. Оно делает меня глупым и безрассудным. Хлоя хочет, чтобы я стал лучше и в том числе говорил ей правду, несмотря ни на что. Даже если это означает причинить ей боль.
Я качаю головой, отбрасывая эту мысль. Я делаю это ради нее. Маттео должен придумать, как лучше сказать ей, а мне нужно подождать.