Я давно докурила, но продолжаю стоять на балконе с погашенным окурком в руках. Поздняя ночь, свет в спальне, к которой примыкает балкон, потушен, редкие машины проносятся под окнами, город засыпает. А внутри, в квартире, меня ждут пьяные и сомлевшие мои никчёмные приятели, моя свита, состоящая сплошь из придворных шутов и второсортных фрейлин. Мои купленные мною же «друзья» – кто на секс, кто на славу, кто на дорогие подарки, кто на закрытые вечеринки. Мои дрессированные цирковые пудели, умеющие ждать с преданными глазами и с ними же просить, пудели, вытворяющие сумасшедшие фокусы, с тем чтобы повеселить меня, напудренные, модно стриженные пудели, сопровождающие меня на светских раутах, безмозглые пудели, для которых хозяйка всегда права и красива, что бы ни происходило вокруг неё. По правде говоря, у меня не было смелости разогнать этот цирк раз и навсегда, эти люди стали уже частью декораций, среди которых проходит моя блестящая жизнь.
Я захожу в спальню, и в нос мне ударяет резкий запах спиртного, пота и чужих людей, хотя в спальне никого нет. Видимо, запах просочился через тонкую щель между дверью и полом, через эту же щель в комнату лился яркий жёлтый свет. Моим мимам разрешается творить что угодно в моей квартире, но никогда ни при каких обстоятельствах им нельзя заходить в две комнаты – сюда и в кабинет. Кабинетом я шутливо назвала самую маленькую комнату в квартире, настолько маленькую, что у прежних хозяев там была оборудована гардеробная. Я с детства любила ограниченные пространства, комнатушка мне приглянулась с первого взгляда. Я выкрасила стены в глубокий тёмно-лазурный цвет, а пол выложила выбеленным дубом – визуально комната стала ещё меньше. В ней поместился стол, простой чёрный стул с высокой спинкой, гитара с парой примочек, небольшой усилитель, микрофон на стойке и электронное пианино. Комната выглядела как мечта любого композитора и музыканта, идеальная келья для творчества наедине с собой и небесами. Для меня, увязшей в топях глубокого творческого кризиса, наступившего неожиданно и без видимых причин, но длящегося не первый год, эта комната стала пыточной. Часы, которые я просиживала в ней в звенящей грузной тишине, были худшими часами моей жизни.
Я никого не хочу видеть. На ощупь добравшись до кровати, я сажусь и включаю ночник. На прикроватной тумбочке – капли для носа, которые перестали уже спасать меня от непрекращающихся кровотечений, несколько анисовых пастилок с эмблемой королевских авиалиний и зеркало, небольшое зеркало без оправы и опознавательных знаков.
Глядя обычно в это самое зеркало, я вижу свои тёмные глаза (мне много и страстно про них говорили и воздыхатели, и любовники), вижу свою безвыходность и усталость от неё. И даже хуже – усталость от самой себя.
Есть не так уж и много простых и бесплатных способов забыть обо всём, это я поняла довольно рано. Среди них: творчество, тот самый момент, когда тебя захватывает поток, вихрь, цунами, ты становишься механическим аппаратом для привнесения в мир чего-то прекрасного, будь то музыка, картина или стихотворение. Ещё сон, конечно. Особенно если умеешь засыпать сиюминутно, только голова коснулась подушки, если умеешь спать без снов, проваливаясь в черноту до утра, но с этим у меня сложности. И последнее – секс. Из всего вышеобозначенного я предпочитаю секс. Минимум усилий, максимум эффекта. Партнер особой роли не играет, место-время тоже. Играешь только ты сама, твоё умение договориться со своим телом, управлять им. Секса в моей жизни было столько, что пора бы уже принимать каждое утро душ по сорок минут в попытке отмыться от вязкого клейкого прошлого. Только душ не отмывает – я пробовала. Прошлое вообще штука клейкая и приставучая – оно тебя формирует, стачивает, подламывает, оно делает это с тобой даже тогда, когда совсем не держишь его в голове. Когда тебе кажется, что всё забыто и пережито, оно продолжает незаметно тебя подрывать, прошлое не подкупить, не обдурить, не договориться. Моё прошлое – вязкое хлюпающее болото, смертельный ядовитый воздух, полоса отчуждения.
Я лежу в постели, не раздевшись, смотрю в потолок и мечтаю о сне, сон не идёт. Зато идут красочные кадры, свежеотпечатанные снимки. Вид в зал со сцены, зажжённые фонарики и зажигалки. Все те люди, что приходят на мои концерты, представляются мне огромной волной, несущей меня куда-то вперёд. И когда эта волна накроет меня, не знает никто. Но когда-нибудь это случится. Я не боюсь ничего, ну вот совсем ничего, как дети и психически больные люди.
Спутанные ночные мысли бередят пустыню моей головы – крошечная песчаная буря в запаянной капсуле. Хочу научиться бояться смерти, разрушая себя ежедневно, трястись в агонии этого тупого животного страха. Люди делят купе какое-то время, потом кто-то выходит, а поезд летит дальше – модель моей жизни, которой не дано шаблонов. Люди одиноки, и это я всегда знала. Сбиваться в кучки и стаи, изображать из себя семьи – жалко. Знаю таких, сточивших зубы при попытке ухватиться за любую соломинку. Течением сносит? А зачем тогда плыть против? К чёрту вообще испытывать себя при каждой попытке, наживать шрамы и рубцы, портить лицо? Кто-нибудь мне объяснит?