Полоса света под дверью гаснет, и я остаюсь в темноте. Вот и мои скоморохи устали пить и плясать, уснули где попало, последний заводной зайчик потушил свет и упал, как подкошенный, там же, у выключателя. И мне пора спать.
И ты наверняка видишь уже десятый свой сказочный тёплый сон в пастельных тонах, Паскаль. Может быть, именно завтра, с утра, ты обнаружишь в себе ниоткуда взявшуюся храбрость и достаточно дури, чтобы смолоть в муку свою жизнь, а моей придать хотя бы немного смысла? Кто знает…
Симон
Есть у нас в городе один старик – ну как старик, думаю, на деле ему лет пятьдесят, не больше – но вот выглядит он как старый-старый дед: весь седой, горбится и шаркает стёртыми ботинками при ходьбе. Одежда на нём всегда одна и та же, уже почти лохмотья – драная выцветшая рубашка в красную клетку и чёрные брюки, думаю, они когда-то шли в паре с пиджаком и предназначались для особенных случаев. Хотя какие у нас тут особенные случаи? Окончание школы, свадьба, рождение детей, окончание школы уже твоими детьми, их свадьба, твои похороны. Отец шутит частенько, что наша жизнь настолько насыщена событиями, что легко можно обойтись одним выходным костюмом со школы и до смерти. В общем-то, он прав, только вот у меня скоро свадьба, и я планирую купить новый костюм, с жилетом, и лаковые чёрные ботинки – даже не как у сицилийских мафиози, а прямо как у американских гангстеров. И волосы уложить бы гелем, зачесать их назад, открыв лоб, да вот беда: мои белобрысые волосишки весь вид испоганят. Что это за мафиози-блондинчик? Смех один, да и только.
Так я к чему про этого дедка? Были времена, когда мой отец ходил с ним в море. Толковый, говорит, мужик был: и работящий, и рыбу знал, все её повадки. А как он подсекал! Я-то сам не видел, но когда отец рассказывал, у него аж глаза горели. Красота, говорит, прям как есть. Имени его я не то что не помню, но, кажется, и не знал никогда, все его зовут Палтус. Почему Палтус – я без понятия.
Так вот, давным-давно, когда я был ещё сопливым мальчишкой, он отправился под парусом с другом детства в море, порыбачить в своё удовольствие да пивка попить. И угораздило их угодить в настоящий форменный штиль. А штиль без мотора – пиши пропало. И на вёслах не дотянуть, и подмоги ждать неоткуда, разве что чудом какой-нибудь круизный лайнер рядом проплывёт, ну так они и сейчас редко по нашим краям шарахаются, а тогда и подавно.
Так вот провели они на своей шхуне неделю в открытой воде. Страшно представить, что там с ними происходило. Пиво, думаю, кончилось быстро, вода питьевая тоже, а без неё дня два в себе ещё можно быть, а потом голова отключается, а за ней медленно начинает отключаться тело. Друг Палтуса не справился, силёнок организму не хватило, погиб. А Палтус здоровенный бугай был, сильный, может, и воду у друга отнял, кто его разберёт. Ну так вот, выжил он – его полуживого прибило к берегу километрах в сорока южнее города, оттуда его в больницу сразу, вы́ходили.
И вот вроде как вернулся он – а вроде не он, или даже он не вернулся, это как посмотреть. Только одно могу сказать наверняка: с тех самых пор Палтус лишился рассудка, выжил из ума, как говорят. Слетел с катушек. Это произошло как-то вдруг, незаметно и тихо. Его часто видели на пирсе с двумя бутылками пива, одну он сразу выливал в море, дружка, видать, угощал, вторую пил сам, сидел, смотрел на воду и говорил сам с собой, бормотал что-то, иногда смеялся, потирал бороду, кивал головой. Он перестал за собой следить и вскоре совсем опустился, ходил в грязной одежде, исхудал. Из сильного, самоуверенного мужчины он превратился в тихого помешанного старика, безобидного, но отталкивающего и жалкого.
Палтус продолжил рыбачить, но теперь он ходил в море исключительно один, никого не брал в свою лодку, ни к кому не присоединялся. Мужики поначалу жалели его, звали с собой, но потом поняли, что бесполезно, и махнули на него рукой. Однако, несмотря на своё помешательство, Палтус всегда привозил богатый улов, зачастую лучший улов во всём городке. Сначала рыбаки посмеивались над ним, но очень быстро смеяться перестали, стали поговаривать, будто есть у него секрет какой-то, который само море ему раскрыло в ту злополучную неделю.