– Извини… – продолжая плакать, бормотала наша сорвавшаяся госпожа доктор. – Я… уберу… – заикаясь, она слабо сопротивлялась, без конца оборачиваясь в сторону перевёрнутого подноса, когда Ной выводил её из помещения.
Парочка твикс ушла, а я остался с дерьмовым чувством внутри, разъедающим душу. И ни один обезбол не был в состоянии помочь.
Проскочила грешная мысль, что если бы мог откатиться во времени назад, то начал бы наше общение иначе.
Но я же Грей, мать его. Ни черта не умею исправлять. Я жёстко ломаю. Даже тех, с кем не хочу этого делать.
Итак, давайте по порядку. Походу стоит познакомиться поближе и разложить всё по полочкам. Ну, или хотя бы в двух словах обрисовать ситуацию, чтоб вы лучше вошли в курс дела.
Мой не особо весёлый путь начался с того, что мать-наркоманка, залетевшая в пьяном угаре, решила, мол, ей нужен ещё и ребёнок. Правда, после рождения сына, то есть меня, она не прекратила прожигать свою никчёмную жизнь, а продолжила это делать день изо дня. С тех пор я и начал выживать.
Постоянные кенты-торчки, непонятные тусовки и вечно прокуренная хата. Кутёж продолжался до того дня, пока она не откинулась от передоза на моих глазах. Так, в пять лет я остался сиротой. Сложно сказать, что у нас была семья, а потом я резко осиротел. Не-а. Всё к тому шло, и будучи малым, я это понимал.
Дальше началось турне по приёмным семьям. Но, как известно, чужие дети нахер никому не нужны. Особенно такие озлобленные, каким был я. Нас было дохера малолеток, которых использовали как бесплатную рабочую силу за еду и жильё на ферме.
В тот период я рос пиздец насколько агрессивным и колючим пацаном. Как говорили приёмные родаки, они пытались сделать из нас нормальных людей. Но гены взяли своё, и лет в тринадцать я уже пошёл кривой дорожкой. Плохие компании, побеги из дома, бунт против эксплуатации труда. Брошенная школа и, как итог, жизнь на улице.
Улица-то и свела нас с Адамом Коулманом, по итогу оказавшимся самым близким другом. Стоп. Каким другом? Братом!
Твою ж мать… Адам.
Не знаю, кто в происходящей заварушке является большим мудаком – я, Князь или сраная судьба.
Склоняюсь к Князеву.
Сначала этот тип подкупил врачей в Чикаго, подстроив мою липовую смерть. Потом спас и спрятал в снегах, как какого-то долбаного супергероя.
Благодаря ему, теперь я лежу тут и сутки напролёт думаю об одном: как сказать Адаму, что его лучший друг оказался не трупом, а живым гандоном, устроившим цирк со смертью?
Ахуенная ситуация, правда?
Брат похоронил меня. Оплакивал и мстил. А я тут валяюсь, как немощное чмо, со сбитыми в кучу внутренностями и подбираю слова, будто робкая тёлочка.
«Здарова, братан! Знаю, ты развязал кровавую войну, но сюрприз! Я жив!»
Сука, дерьмо. Я ж, именно так и скажу.
И проблема вовсе не в том, что Коулман запросто может грохнуть нас с Князевым за предательство.
Нет.
Проблема в том, что на его месте я поступил бы именно так же.
Если там кто-то существует, то он подтвердит, что я ощущаю себя конченным гандоном, загасившимся, как крыса хер пойми где и выжидающим непойми чего.
Князев уверяет, мол, это был единственный шанс помочь Адаму и подтолкнуть его к радикальным действиям. В какой-то степени я с этим согласен. Моя смерть замотивировала близкого начать действовать и сдвинуться с мёртвой точки в многолетней войне против враждующего клана. Перерезать глотки мразям, что отняли у Адама брата и мать.
Без понятия, сука, каким образом заставить себя набрать номер Коулмана. Как сообщить, что живой? Чё говорить? Как он воспримет звонок «с того света»?
Может, стоит появиться с пиццей в руках и фразой:
«Доставочку с преисподней заказывали?»
Хуже всего, что чем дольше я тяну, тем сложнее. По идее с Князевым мы сошлись на том, что Коулман должен узнать правду лично. Мужик должен смотреть в глаза, когда признаёт, что подвёл, а не трепаться по телефону. Не через экран, не по громкой связи, а лицом к лицу.
И я всё больше начинаю догонять, что этим своим «воскрешением» сделал только хуже. По-хорошему, лучше было сдохнуть в ту ночь в Чикаго от пуль и облегчить всем существование. В первую очередь белобрысой занозе, что на дух мою рожу не переваривает.
Глядя на то, как Ной утаскивал залитую слезами Адалин, я осознал, что впервые нихера не мог сделать. Немощный чмошник, что не в силах встать и успокоить рыдающую девку.
Скрипнув зубами, провожу ладонью по лицу, чувствуя, как пальцы трясёт от злости.
Не на Деллу. На себя.
Какого хера вообще происходит? Почему меня волнует её состояние и душевное равновесие? После того срыва Адалин, произошедшего пару дней назад, она занимает все мои грешные мысли.