— Я поклялся в верности Тиа до последнего вздоха…
— Смертный дурак! — зло рассмеялась Хатхор. — Можешь быть ей верным до смерти и после, можешь боготворить, можешь обожать, можешь валяться в ногах, но она никогда не полюбит тебя, как мужчину. Ты — ее брат, только брат, и на этом все! Живи, как хочешь, но порог моего дома больше не переступай! И имени моего не смей произносить!
Услышав подобное, Ахет невольно опустился на колени, склонился в земном поклоне. Страх божественного гнева сковал тело. Он долго не мог пошевелиться. Только голоса посетителей, донесшиеся из коридоров, привели мужчину в чувство. Шери поднялся, стряхнул песок с ладоней и коленей. Он все еще не мог поверить, что своим упрямством прогневил саму Хатхор. Или он уснул, и это все привиделось?
Словно безумец, почти до захода солнца египтянин бродил по окрестностям, срывал цветы и пытался сделать из них бабочек. Но лепестки не хотели превращаться в разноцветнокрылых насекомых, что бы он не шептал.
Измученный Ахет стоял на балконе своего номера, сжимая в ладони бутон алой розы, смотрел на закат, пылающий над храмом Хатхор. Последний луч, ярко вспыхнув в полумраке, озарил фигуру мужчины, и в тот же миг Шери ощутил, что цветок зашевелился. Он раскрыл ладонь: там сидела дюжина бабочек, которые тут же вспорхнули, почувствовав свободу. Дар всесильного Анубиса снова вернулся к древнему египтянину, а вместе с ним и смертоносное проклятье.
Ахет еще долго смотрел на угасающее небо, покрывающееся перламутровыми жемчужинами далеких звезд. Страх ушел, как и гнев. Осталась лишь боль, что он никогда не сможет вернуть сестру в мир живых, что не сможет сделать ее счастливой, как мечтал долгие годы.
— Доброе утро, меравильозо рагаццо! — Жан-Поль в бодром расположении духа разбудил свою фотомодель. — Фотоаппарат исправен. Дубль два!
— Я не поеду, — тихо ответил Шери и обнял подушку. — Не спрашивай, почему, но я больше не переступлю порог того храма. Найди другое место для съемок.
— Странный ты… Другой бы принял за психа, но я-то знаю, что с твоей головой все нормально. Просто у тебя свои тараканы, и это ни чуть не мешает отлично смотреться на фотографиях. Возвращаемся в Луксор. Там развалин, хоть отбавляй — выбирай любые! Да и мне здесь делать уже нечего.
Египтянин лучезарно улыбнулся, и в тот же момент стоявший на тумбочке букет цветов взорвался алыми бабочками, которые окутали фотографа шуршащим вихрем.
Ахет стоял перед зеркалом, медленно водил расческой по длинным волнистым прядям.
— Женщинам не надо потакать в их прихотях. Они любят сильных духом и непокорных, — пронеслось над ухом египтянина подобно шуршанию тростника ранним утром. — Можешь дать любому отпор — за это мне и нравишься… Но подобной выходки я не ожидал даже от такого упрямца, как ты.
Мужчина увидел в отражении, что на его плече лежит когтистая рука, а из-за спины выглядывает довольная шакалья морда.
— Мой владыка Анубис… — с восхищением прошептал Ахет и сокрушенно добавил: — Моя богиня возненавидела меня и прогнала…
— Что случилось, то случилось… Ты бы поступил иначе, верни я день назад?
— Нет… Я бы не смог…
— Найти утешения в чужих объятьях — простое дело, а вот хранить верность в мире искушений — испытание, который выдержит не каждый. Верь, надейся, люби… И не забывай меня в своих молитвах. А ее? Она сама захотела твоего забвения…
Скрип двери заставил Ахета обернуться.
— Я готов, — констатировал факт Жан-Поль.
— Пять минут — и я тоже, — ответил Шери.
— Прощай, Дендера, привет, Луксор! Такси нас ждет, и ждут руины… — Вернье начал поэтический экспромт, незаметно открывая объектив висевшего на шее фотоаппарата, чтобы устроить незапланированную фотосессию.
Рассмеявшись, под непрерывные щелчки Ахет накинул рубашку, поднял чемодан.
— Спасибо за то, что ты есть в моей жизни, — отрешенно произнес древний египтянин, закрывая дверь номера.
— И тебе спасибо за вдохновение, — ответил стоявший рядом Жан-Поль.
— Люди — как пыль. Человеческая благодарность — как роса в пустыне. Взойдет солнце — она исчезнет, — Ахет снова услышал шепот, похожий на дуновение ветерка. — И только я всегда рядом с тобой… В мире живых и в мире мертвых.