-А ты у нас прямо-таки целибат хранишь, - огрызнулся обвиняемый.
Нашу дружескую перебранку нарушил Сэм, который начал активно мычать. Он склеенными руками дёргал мой комбез и настойчиво кивал подбородком в затемнённое окно.
-Это он?
Ничем не примечательный паренёк в джинсах и чёрной толстовке с накинутым на голову капюшоном двигался вдоль стены.
-Магмгмгм.
-А говорил не узнаешь.
Сэм пожал плечами и ногу показательно вытянул. Наморщившись, я вновь взглянул на доходягу и понял, что он слегка прихрамывает.
-Ты ж мой ищейка. – взлохматил шевелюру Сэма и радостно дёрнул скотч.
Последующие крики и проклятия остаются за дверью машины - их глушит звукоизоляция. Натягиваю бейсболку и тенью следую за Лекарем. Прохожу в помещение сквозь дверь, болтающуюся на соплях. Смрад мочи и прочей вони бьёт в нос так, что меня чуть не тошнит. Пересилив брезгливость, я приваливаюсь к стене. Выбираю самое неподозрительное место - между двумя парнишами в отрыве - и натягиваю козырёк на нос. Внимательным взглядом, искоса слежу за тем, как Лекарь подходит к нашей утке.
-Ну, кто звал то?
Подкупленный мужичок лишь руками разводит, голову чешет, а потом вдруг на меня указывает. Казалось бы, в возрасте дедок, выпуклый живот говорит о том, что он познал жизнь. Ну выращивай овощи у себя на даче, нет, он траву поливает и самым тёмным притоном заведует. Да и полиция не докопается – инвалид он. Как Вел сказал ему в лихие девяностые язык за донос отрезали.
Лекарь радоваться не торопится, осматривает внимательно с подозрением. У них жизнь, как на пороховой бочке. Вероятность того, что я – его хорошая новость, пятьдесят процентов из ста. Лотерея. Удача. Казино. Может это им и нравится - ходить по краю ножа? Праздновать сорванный джекпот и не чувствовать ничего от поражения. Мертвецам же плевать.
Он хмуро кивает, делает знак, чтобы я шёл за ним. Улыбаюсь, пряча руки в карманы, где совершенно незаметно надеваю на пальцы кастет. Выгляжу как обормот, готовый спустить последние три рубля на дозу, а на деле мною движет расчёт. Как только он заходит в комнату, уступающую прочим по омерзительности, я хватаю его за загривок и впервые в жизни пропускаю прелюдию:
-Грифа куда дел?
-Чё? Мужик ты обкурился?
-Гриф, твою мать, где?
Он ёрзает. Трясётся, как осиновый лист, но продолжает сопротивляться. Я допускаю ошибку. Не нужно было сразу приступать к допросу, нужно было как минимум привязать его к электрическому стулу. Он не боится кастета, расположившегося рядом с его артерией. Уверен, он даже не знает, что находится в двух миллиметрах от потери всей своей угашенной крови. Поэтому вырывается. Со всего размаху бьет меня под дых и убегает, прижимая к ране на шее ладонь.
Я перевожу взгляд с красной крови, стекающей с железяки, на его удаляющуюся спину и тяжело вздыхаю. Даже не пытаюсь догнать, так красиво он мчится. Но это пока. Пускай радуется последние минуты своей беззаботной жизни, потому что там на воле его поджидает тяжелая артиллерия в виде Вела с битой и его группы поддержки.
Я нахожу их в закоулке. Нарик жмётся в кирпичный угол, подняв исколотые ручонки наверх, клянется, что ни в чем не виноват. Тремор рук выдаёт его ипостасью с головой, так же как глаза с огромными зрачками. Ему уже не помочь, он крепко подсел на иглу и скоро выйдет из строя. Но я не позволю ему сдохнуть, пока он не скажет, куда дел мою вещь.
Миссия всё же невыполнима.
Он бесит меня. Не перестаёт мямлить, ныть и трястись. То, что боится нас – хорошо, но был бы от этого прок. Не выдержав, достаю из-за пояса ствол и, даже не зарядив, просто тычусь оружием в его башку. Он вскрикивает, мечется от одного угла к другому. Снова кричит и плачет. Ох, блять. Шоковая терапия не прокатила. Теперь его пробирает истерика. Парни смотрят на это шоу, пожимают плечами, отдавая мне все бразды правления.