– Помочь с воспоминаниями? - интересуюсь я.
– Святоша, кто тебя укусил?
Коварно улыбнувшись, я подвожу свои губы ближе к его и выталкиваю весь воздух, имитируя дыхание в трубку алкотестера.
– Шампанское. Без него я к тебе не приблизилась бы.
Шах и мат.
Его позитивный настрой сходит с лица. Он отдаляется от меня физически и ментально в то время, как мои ладони безжизненно падают в пустое пространство между нами.
– Тогда мне стоит всегда держать под рукой пару бутылочек, если это единственный способ поговорить с тобой.
Сегодня он другой. Сегодня он не нарушает мои личные границы, не переступает черту. Сегодня он… не бесит меня?
– Ещё недавно тебя мало интересовали разговоры.
Легкий прищур, сверкнули белые зубы и кончик красного языка, когда он на автомате облизал свои губы.
– Я изменил подход.
– Но цель осталась прежней, - хмыкнула с сарказмом, - Трахнуть меня.
– Не буду тебе врать. Это так. У меня нет благих намерений. Я не претендую на место твоего мужа, не собираюсь подавать руку помощи в беде. Я - не твой идеал мужчины. Я - мудак. Беспринципный придурок, мажор и бездельник. Моя жизнь - подарок судьбы, который я просираю каждый день. Хочешь услышать положительный момент? Я впервые поставил перед собой цель и иду к ней, переодевая трудности.
Трудности - это мои принципы и воспитание?
– Хочешь сказать это идёт тебе на пользу. - смущенная его откровениями я едва ли могла трезво формулировать мысли. Алекс никогда не говорил так искренне, и пускай в словах его звучали негативные характеристики, он был честен. И мне хотелось отдать свою честность в ответ.
– Я хотела бы извиниться. – он не моргнул. – За то, что сказала в ту ночь и за то, что… вылила на тебя воду. Я весь день была сама не своя. Ты и вправду выбрал не лучшее время.
Более того, он выбрал не тот день и не тот способ.
За десять часов до встречи с Алексом Дэзиром корабль под названием моя жизнь направлялся прямиком в тартары.
Всё началось утром с протяжного воя мобильного. Ночи мои стали беспокойными, а сон тревожным. Измученная кошмарами, я просыпалась каждый час не в силах подняться на ноги. Я оттягивала сей неприятный момент сколько могла. Но солнце навязчиво било в закрытые веки, а трель рингтона не прекращалась. Слепо нащупав телефон на тумбе, я резким тоном ответила:
– Да сколько можно!?
Молчание человека по ту сторону трубки затянулось. Мой мозг, движимый плохим предчувствием, начал подсыпать безобидные варианты того, кто мог звонить спозаранку - мобильный банк или мошенники, но все оказалось куда хуже.
– Во-первых, привет доченька, а во-вторых, мы ещё долго будем ждать тебя на обед?
Я очнулась в мгновение ока, распахнула глаза и реальность происходящего накатила на меня медным обухом по макушке.
Суббота.
Обед.
Пол первого дня!
– Вы можете начинать без меня, - протараторила я, откинув в сторону одеяло.
– Ты что, проспала?
– Да, не спалось и решила сделать всю домашнюю работу ночью.
Я врала.
Я врала родной матери!
Опустив ступни на дощатый пол, я охнула и спрятала их обратно в тепло. Путь до носков предстоял нелёгкий.
– Приезжай сейчас же, мы без тебя не начнём, отец как раз не успел почистить курятник.
И мама как полагается сбросила звонок, не дождавшись моего ответа.
Всё в том дне не желало, чтобы я ехала к родителям. Иноземец-таксист, что колесил околими путями по городу, принимая все попытки застрять в пробке. Погода за окном с тучами, готовыми расплакаться прямо сейчас, и собственно я сама, которая напрочь забыла о семейной традиции - и это с моей феноменальной памятью.
Хлопнув дверцей такси, я ступила ботинком в лужу и поморщилась. Ещё один плохой знак. К счастью, кота Васи поблизости не было и я с облегчением выдохнула. Мне оставалось пройти каких-то пять метров, когда дверь родительского дома распахнулась, и из неё выплыл силуэт в чёрном одеянии.
Сначала меня парализовало, затем от адреналина в дрожь бросило всё моё тело. Отец Феодосий стоял на нашем крыльце и разговаривал с мамой. Пальцы мои похолодели, ком подкатил к горлу, когда ко мне обратились темные орлиные глаза.
О чем они говорили?
И что он здесь делает?
Я заставляю себя сдвинуться с места. Сделать вид, что ничего не произошло. Однако тело не обманешь, мои ноги не переставали трястись.
– Всего доброго, - произнёс священник и направился к выходу, наградив меня сдержанным кивком и предупреждающим взглядом.
Я не могла поверить собственному счастью, тьма ускользала, а моё сердце продолжало биться в груди. Не раненное, не подстреленное, живое.
О Господи, спасибо.
Однако рано я делала выводы, ибо мать смотрела на меня неодобрительно, свернув на груди тонкие запястья.
– Мам, ты замерзнешь, заходи в дом.
Она была непреклонна:
– Тебя ждет серьезный разговор.
Меня тошнило от одного вида любимой картошки с овощами. Вилка, зажатая в руке заметно дрожала, а тиканье часов было просто невыносимым. Этот инцидент на улице вернул меня назад в тот день. Как бы не пыталась окунуться в эту боль, ничего не выходило. Я забыла, что произошло. Из памяти стёрлась последовательность действий, его слова, его сила, на языке остался лишь горький кислый вкус.
Молчащие родители не облегчали мне жизнь. Они не проронили ни слова, пока я не впихнула в рот кусочек картофеля.
– Отец Феодосий сказал, что тебя давно в церкви не было.
Я поперхнулась. Запила водой и толкнула обратно то, что намеревалось выйти наружу.
– В университете заваливают заданиями, - отразила удар.
– Неужели у тебя не найдется и пяти минут времени? Я знаю тебя, Ева, не юли. Ты раньше часами в церкви сидела, а сейчас, что изменилось?
– Пяти минут мало, - мяла салфетку дрожащими пальцами (последнее, чего мне хотелось это врать родителям, но другого варианта не было), - Я прихожу домой поздно и без сил.
– С этим надо что-то делать, - мама смотрела на отца, что монотонно поглощал пищу, не обращая внимание на наше щебетание.
– Я молюсь ежедневно! - выкрикнула прежде, папа поднял глаза. - И мыслями я всегда в храме.
– Ты же знаешь, что этого недостаточно. Тимофей, скажи ей!
Папа хмурил брови, то что я не посещаю церковь было концом света для мамы и пустяком для него. Наверное поэтому я была излишне уверенна в своей победе.
– Учёба разве не выше веры?
Мама ахнула и за сердце схватилась, а папа вымолвил:
– Завтра пойдешь на службу.
Спорить с мамой представлялось возможным, слово отца - закон. Он был человеком строгим, его внимание к моей скромной персоне было не откровенным. Его объятия… чужды. Как и любовь. Даже по отношению к матери отец никогда не проявлял теплых чувств.
– Хорошо.
Ответила я и скрестила пальцы под столом. С этого момента мой путь грешницы начал новый отсчёт.