— Я Ванлорн, — мягко сказал он, — и я не он. Во имя этой личины ради служения тебе, услышь меня, молю, о Мистра Тайн, о Драгоценнейшая Госпожа, о Пламя Плетения.
Он провел двумя пальцами по пламени, и его оранжевое свечение стало глубоким, волнующим синим. Удовлетворенный, он склонился над ним так, что казалось, будто он вот-вот втянет голубое пламя в рот, и прошептал:
— Услышь меня, Мистра, молю, и присматривай за мной в трудную минуту. Шаммарастра улулумэ пэровевим дриос.
Все свечи внезапно потускнели, опустились, оплыли, затем в унисон поднялись с новой силой, словно солнечные копья, освещая комнату ярче, тепле, чем было раньше.
Когда теплые отблески огня заплясали на его щеке, глаза Эльминстера закатились. Он покачнулся, затем тяжело упал на колени, завалился вперед и скользнул лицом на пол. Лежа без чувств среди свечей, он так и не увидел, как огонь выплюнул круг голубых пылинок, которые закружились вокруг него и исчезли, вернув пламени свечей их обычный янтарно-белый свет.
В комнате, которая была недалеко, но все же укрыта тьмой зачарованного камня, пламя того же синего цвета извивалось и билось в дюймах над полом, не опаляя и складываясь в сложный и слегка изменяющийся символ, медленно вращающийся над гладкими камнями. Оно лизало и ласкало лодыжки своей создательницы, которая танцевала босиком среди огня, когда он поднимался и опускался вокруг ее колен. Ее белая шелковая ночная рубашка мерцала над пламенем, когда она плела заклинание, которое медленно придавало ее глазам оттенок. Оно выплеснулось в воздух перед ее лицом, как странные слезы, пока леди Насмаэре кружилась и пела.
В комнате было пусто и темно, если не считать заклинания, которое она соткала, но она немного посветлела, когда пламя поднялось в вертикальный овал, в котором внезапно появилось вялое лицо с ястребиным носом, принадлежащее Ванлорну, распростертому на камнях его спальни среди дюжины танцующих свечей. Леди Фелморель увидела этот образ и тихо пропела что-то, что приблизило полуприкрытые глаза спящего мужчины, почти заполнив пространство между скачущими языками пламени.
— Оундрет, — пропела она тогда. — Оундрет марараэ!
Она протянула руки над пламенем и подождала, пока оно поднимется, чтобы лизнуть ее ладони, принося с собой то, чего она так жаждала: тот темный порыв остроумия и чистой мысли, которые она пила так много раз раньше, воспоминания и знания, украденные из спящего разума. Какие секреты хранил этот Ванлорн?
— Дай мне, — простонала она, потому что потоп был уже далеко впереди. — Дай... мне...
Сила, какой она никогда раньше не пробовала, внезапно хлынула сквозь пламя, заставив ее конечности задрожать, а каждый волосок на теле напрягся, становясь дыбом на покрывшейся мурашками коже. Она изо всех сил пыталась дышать после внезапного напряжения, появившегося в ее теле и в комнате вокруг нее, тяжелого и каким-то образом осознанного. Темный потоп все еще не приходил. Кто был этот Ванлорн?
Изображение в круге пламени перед ней все еще было двумя полуоткрытыми, сонными глазами, но теперь что-то менялось в этом окружающем пламени. Языки серебряного огня прыгали среди голубого, сначала всего несколько, но быстрее и чаще, то омывая на мгновение всю сцену, то вспыхивая ярче, пока удивленная танцовщица наблюдала. Внезапно серебряное пламя поглотило голубое, и два холодных глаза, которые не принадлежали Ванлорну, открылись в нем. Они были черными, пронизанными мерцающими звездами, но пламя, которое струилось от них, как слезы, было такого же насыщенного синего цвета, как и у Насмаэре.
«Я — Азут,» — голос, который был одновременно музыкальным и ужасным, раздался из глубин ее разума. — «Прекрати это любопытство — навсегда. Если ты не послушаешься, у тебя отнимут средства для подглядывания.»
Тогда леди замка Фелморель закричала — так громко и так долго, как только могла — когда голубое пламя сбило ее с ног и удерживало в плену своей хватки. Насмаэре погрузилась в страх, ужас и отвращение к себе, когда голубое пламя ее собственного заклинания, похищающего мысли, с силой пронеслось сквозь нее.