Она снова улыбнулась.
— Возможно, он хочет занять твое место. Стоит ли мне приказать тебе вызвать его на дуэль?
Эл развел руками и сказал:
— Если таково ваше желание, миледи. Я бы предпочел никого не убивать без необходимости.
Дасумия довольно долго смотрела на него в задумчивом молчании, пока ковер мчался прочь от дымящегося обрубка башни и умирающего дня, и, наконец, пробормотала:
— И лишить меня развлечений, которые приносит мне эльфийская тщетность? Не бойся.
Одним плавным движением она поднялась на колени, выхватила жезл из руки Эла, вложила его в ножны и тем же непрерывным движением протянула обе руки, чтобы обхватить его за плечи. Ее тонкие кончики пальцев легко касались его, но Эльминстер внезапно почувствовал, что если он попытается вырваться из их хватки, то обнаружит, что это когти из неподатливого железа. За три года это был самый тесный контакт между ними.
Он замер, когда его госпожа-наставница приблизила свое лицо к его, почти соприкоснувшись носами, и сказала:
— Не двигайся и не говори.
Ее дыхание было подобно горячему туману на щеках и подбородке Эльминстера, а глаза, очень темные и очень большие, казалось, смотрели прямо ему в затылок и видели все до единой тайны, которые он там хранил.
Она наклонилась немного вперед, всего на мгновение, и их губы встретились. Властный язык раздвинул его собственные губы — и что-то обжигающее и в то же время ледяное ворвалось ему в рот, с ревом пронеслось по горлу и свернулось кольцом в носу. Агония — жгучая, содрогающаяся, невыносимая агония! Эл чихал снова и снова, цепляясь за ткань в отчаянной попытке удержаться от падения, зная, что все его тело содрогается. Он бился в конвульсиях и валялся на ковре, всхлипывая, когда мог достаточно отдышаться... И он был беспомощен, как ребенок. Желтый туман плясал и тек перед его глазами; темнеющее небо над головой продолжало прыгать и вращаться, и он бился о когти, которые держали его с болезненной, неподвижной силой. Казалось, целую вечность он кашлял и боролся с желтым туманом, обливаясь потом, пока тело от полного изнеможения не могло больше биться в конвульсиях. Он мог только лежать и стонать, пока уменьшающиеся волны боли ослабевали, пробираясь сквозь него. Он был Эльминстером. Он был слаб, как сухой, свернутый лист, уносимый ветром. Он лежал на спине на ковре-самолете, и единственное, что удерживало его от падения в агонии, была железная хватка колдуньи, которой он служил, леди Дасумии. Теперь ее руки ослабили хватку. Одна отпустила его помятый бицепс, в который была погружена на несколько дюймов, как железный якорь, во время его припадка, и прошлась по его лбу, смахивая океаны пота. Она склонилась над ним в сгущающемся сумраке наступающей ночи, когда ветер с высокого неба скользнул по ним обоим, и тихо сказала:
— Ты ощутил темный огонь. Предупреждаю: если ты когда-нибудь предашь меня, это наверняка убьет тебя. Пока ты поклоняешься Мистре больше, чем почитаешь меня, дыхание Бэйна будет для тебя мучением. Три ученика в последние годы целовали меня непрошеными поцелуями; ни один из них не дожил до того, чтобы похвастаться этим.
Эльминстер уставился на нее, не в силах вымолвить ни слова. Агония все еще владела им. Она посмотрела ему в глаза своим пылающим темным огнем взглядом и медленно улыбнулась.
— Однако твоя преданность превосходит их преданность. Ты сразишься за меня с моим злейшим врагом и победишь его — когда будешь готов. Но сначала тебе придется научиться убивать, быстро и не считаясь с ценой. Он не даст тебе много времени на размышления.
Наконец Эл нашел в себе силы заговорить. Его голос был хриплым и прерывистым, но, тем не менее, это была речь.
— Миледи, кто этот враг?
— Волшебник, Избранный Мистрой в качестве ее личного слуги, — ответила леди Дасумия, глядя в сторону последних лучей заходящего солнца. Под ними начал опускаться ковер. — Он покинул меня ради этого, и хотя он не смог следовать по узкому пути, который Леди Магии проложила для него, и теперь называется Избранным Мятежником, он не вернулся ко мне. Ха! Мистра, должно быть, не в состоянии признать, что кто-то может отказаться от слепого поклонения ей.
Ее глаза горели, когда она повернулась, чтобы встретиться взглядом с Эльминстером, и добавила тоном еще более легким и небрежным:
— Его зовут Надратен. Ты убьешь его для меня.
Последний принц Аталантара посмотрел на проносящееся мимо ночное небо и вздрогнул.