Петр хмыкнул.
- Мудро...
Дед важно поднял палец.
- То-то и оно! Терпи, Петька, пока ты наковальня, но бей, когда станешь молотом. И все профессии у нас равны, только зарплаты очень разные. А мы все хорошо знаем себе цену. И она всегда выше нашей зарплаты. Хотя все люди тоже равны. Но есть те, которые всех других равнее. И выражение "хам трамвайный" устарело. Это раньше хамы ездили в трамваях, а теперь они мчатся на "Мерседесах" и "Феррари". И живут себе мирно в коттеджах.
- Да никакого хамства нет, - пробубнил Петр. - Просто пуля дырочку найдет...
Дед согласно закивал.
- Ностра нынче тихая такая, прямо подозрительно... Может, захворала?
- Ничего ей не будет, стерве! - пробурчал Петр. - А если очень беспокоишься, пригласи на дом ветеринара. Аккурат всю пенсию за месяц ему и отдашь.
- Дурак ты, Петька! - привычно отозвался дед. - Дурак... Ты бы за девкой своей послеживал получше.
- Это за какой же? - вскинулся Петр. - У меня их целых три.
- За четвертой, - хихикнул дед. - Вредная выросла, смазливая, разодетая... К этаким мужиков так и манит. Видел тут ее намедни с парнем... неровня он ей... и вообще пришлый... А любезничали они вовсю, как старые знакомые.
Петр помрачнел.
- Это какой же парень? Черноволосый такой, темноглазый, маленький?
- Он, точно он! - воскликнул дед. - А ты чего, уже его видал? Гони его прочь от своей девки! Ни на шаг не подпускай!
- Да что в нем такого опасного? - обозлился Петр. - И как это "не подпускай", когда я ее только из Москвы да в Москву вожу? А здесь она сама гуляет себе на приволье. Тут я ей не охранник круглосуточный.
Но у деда выдалось чересчур философское настроение.
- А вот тебе, Петька, еще одна притча, - объявил он. - Слушай и вникай. Смысл у нее великий! А то ты никогда ничего не понимаешь, пока это не напишут прям тебе под носом аршинными буквами. Давным-давно в старинном городе жил Мастер, окруженный учениками. Самый способный из них однажды задумался: "А есть ли вопрос, на который наш Мастер не смог бы ответить?" Он поймал бабочку и спрятал ее в ладонях. Подошел к Мастеру и спросил: "Скажите, какая бабочка у меня тут: живая или мертвая?" Если бы Мастер сказал "живая" - ученик бы сжал ладони, а затем раскрыл и показал бы мертвую бабочку; а если бы сказал "мертвая" - разжал бы ладони и выпустил бы живую... Мастер ответил: "Все в твоих руках..." Усек?
- Где ты только вычитываешь такие вещи? - хмуро спросил Петр.
- И-и, болезный! Читаю и вычитываю, - обтекаемо ответил дед. - А тебе за твоим рулем и книгу толковую открыть некогда. Вот меня и слушай, я у вас вроде как ходячая информация.
- Информация - она всегда ходячая, - пробурчал Петр. - Ей это по характеру положено, по нраву. Дед, а ты смерти боишься?
- Дурак ты, Петька, - привычно вздохнул дед.
Он уже слишком долго жил на свете и слишком много перевидал на своем веку, чтобы бояться такой страшилки - смерти.
- Но ты пока лучше этой мыслью - о смерти - не задавайся. Рано тебе еще.
- Это никогда рано не бывает, - бормотнул Петр. - Вот поздно - это да...
Мимо дома по саду важно продефилировала Саша.
- Еще одна стерва на мою голову, - пробурчал Петр.
Дед посмотрел задумчиво и, что удивительно, промолчал.
Подопечная Петра полюбила задерживаться в школе - усердно занималась дополнительно физикой, вроде бы по ней отставала. И отставала, видимо, очень прилично, потому что допзанятий становилось все больше и больше. А потом еще прибавился волейбол - Эдмунд Феликсович организовал секцию, он оказался азартным игроком. Азарта бы ему поубавить... Петр не раз думал об этом и мрачнел. С кем своими мыслями поделишься? Не идти ведь к хозяйке, не жалиться ей на дочку, которую угораздило влюбиться... Самый возраст у нее такой... Пуля дырочку найдет... Или его наняли и от любви девку охранять? О том уговору не было...
И Петр продолжал молчать, только заугрюмел. Тоня это быстро заметила.
- Петушок, ты чего такой хмурый ходишь? На ноябрь похож. Случилось чего? Не заболел?
- Заболеешь тут... - буркнул Петр. - С этой Алкой...
- А что? - забеспокоилась жена. - Она чего натворила?
- Из рук ускользнуть норовит, - признался Петр. - В другие руки... Юркая, как червяк.
- Это в какие же? - растерялась Тоня.
- Мужика приглянула, - Петр махнул рукой. - Учителя. Лет на двадцать ее старше. Мужик видный, умный, науку знает. И качок, как молодой. Грузил тут недавно свои приборы, никому не доверил, так мускулы у него, я тебе скажу...
Тоня перепугалась. Побледнела, стала крутить пуговицу на кофточке.
- Петя, да ты что?! Как такое допускать можно?! Тебе ведь ее доверили! Беги скорее к родителям!
- А ты думаешь, они помогут? Да и что говорить? Все равно у меня пока одни подозрения, толком ничего не ясно... А девка красивая, видная, статная. У нее прозвище в школе - Лямур.
Тоня фыркнула.
- Она разве на обезьяну похожа?!
- На какую еще обезьяну? С чего ты взяла?! Говорю же: красивая девка.
- Ну, если прозвище - "Лемур". Обезьяна такая есть.
И оба расхохотались, дружно поняв свою ошибки.
- Я когда читала Фауста, то искренне представляла, что когда идет речь о всяких "черных" работах у Мефистофеля, - рытье траншей и могил - это делают обезьяны. Прямо так и воображала - стаи обезьян на "раскопках". А потом выяснилось, что "лемуры" в данном контексте вовсе не обезьяны, а привидения в виде скелетов в черных саванах. А я слово "лемуры" поняла более естественнонаучно и приземленно...
Петр развеселился.
- Кто сказал, что человек произошел от обезьяны? Кругом одни козы да козлы! У Алки этот физик соображает... И начитанный. Он как-то сказал, что лучше всего всегда говорить мужчине, что тот умен, женщине - что она прекрасна, и тогда сравнение с обезьяной неизменно будет в твою пользу.
Петр продолжал наблюдать за своей подопечной. Ностра цвела, как невеста, и орала, дед радовался.
Но однажды, войдя в школу, уже опустевшую, полутемную - время было позднее - чтобы забрать Аллу после занятий физикой, увидел Петр свою подопечную в объятиях учителя. Целовались они вовсю...
"Во дает мужик! - восхитился Петр. - И не боится ничего! Ведь родители-то всевластные... Или совсем башку потерял? Да непохоже... Не из этаких... Неужто влюбился?"
Он быстро прикинул, что к чему. Девчонка гладкая, фигуристая, вкусно кормленная. Выхоженная няньками-мамками. И опять же родители - тоже структура... Но нет ли у этого Феликсовича семьи? Холостой или вдовец? А иначе как...
Петр хмуро шагнул вперед, нарочно громко топая.
- Алла-свет, нам пора... Мать, поди, заждалась...
Алла испуганно оглянулась. Ничего не слышала, так увлеклась... Физик растворился в полутьме кабинета.
Сели в машину. Молча. Только почти возле элитного поселка коттеджный ребенок тоненько попросил:
- Вы маме не говорите, Петр Васильич... А то начнется выяснялово да скандалово...
- Мне другого дела, как языком трепать... - пробурчал Петр. - А ты думай... Думать полезно. Что дальше-то делать собираешься?
Алла пожала плечиками и уставилась в окно.
Ночь выдалась грозовая, шумная. Дождь - ползучий элемент - и вел себя по-змеиному, расползаясь по небу могучей чернотой. Гром то говорком припугивал, то заговаривал бурно и страстно, а то приговаривал сказочно. Тоня проснулась, закуталась в платок. Подошла к окну.
- Страшно как, Петь... Сейчас опять шарахнет...
Коза завыла в сарае дурным голосом.
- И животина перепугалась...
- Перепугаешь ее, жди... Дуру брехливую... - проворчал в полусне Петр. - И вообще это не гроза, а новый русский отмечает день рождения... Петард накупил...
- Верно! - крикнула Саша из соседней комнаты. Окно девчонок было открыто. - Сейчас как жахнет! Мама дорогая... Вон опять бухнуло! Радость да и только!
Тоня хихикнула.
- Что-то слишком часто они отмечают. И вчера грохотало, и второго дня... Сколько их на нашу голову?
- Сколько надо. Лишь бы не было войны, - Петр повернулся носом к стене. - Спи давай...