– Так ты не убил его?! – Тётушка в изумлении застыла с открытым ртом.
– Нет.
– Простил?!
– Как можно? Нет, конечно.
– Василий, ты, наконец, расскажешь нам всю правду? – У Софьи Гавриловны лопалось терпение.
– В тот самый момент, когда секунданты скомандовали: «Сходитесь», мы услышали душераздирающий крик. Пришлось опустить револьверы. К нам, утопая в сугробах, пробиралась мать Вельского. Её трудно было узнать. Волосы побелели, лицо покрылось серым налётом. Глаза передавали ужас.
– Маменька, зачем вы здесь? - сухо спросил Вельский.
До какой же степени нужно очерстветь, потерять лицо, зарыть в отстойнике душу, чтобы по отношению к матери проявлять чёрствость, холодность и полное безразличие к её страданиям?
Я слушала и не могла поверить.
– Он, конечно же, ввёл родителей в курс дела в надежде на то, что они в очередной раз его выручат. Мать металась в поисках выхода, ничего лучше не придумав, как приехать к месту дуэли. Бедная женщина с трудом добралась до меня, споткнулась и упала.
– Умоляю вас, не убивайте сына. Просите взамен всё, что хотите, но не убивайте. Оставьте его мне. Он – моё утешение. До рождения Борислава Господь не давал мне стать матерью, забирая у меня детей – ни один живым не появился на свет. Целых десять лет пытки и невыносимых страданий. Никогда вам не знать, что это такое. Я – мещанка, ездила в богадельни, ухаживала за больными и немощными. Знаете, я было отчаялась, девочку-сиротку, калеку взяла в дом. Ухаживаю за ней. Слуги, конечно, помогают. Но и мне достаётся. Марфуша не может связать слова, только мычит и совсем не ходит. Потом я сама долго болела, пока Господь не сжалился надо мной. Так я расплатилась за прегрешения отца. Вымолила, отработала прощение ему, и Всевышний простил. Воистину благословенным мартовским днём подарил мне сыночка.
Василий, вы молоды, вам трудно понять страдания матери. Чувствую сердцем, вы – истинный дворянин. Пощадите моего мальчика, оставьте мне в утешение, не лишайте последней и единственной радости! – Она так горько плакала, что я не выдержал, отдал секундантам револьвер и сказал:
– Дуэль окончена. Сударыня, я не в силах отказать страдающей матери. Знаю, как невыносимо тяжело терять родных. Я не буду наказывать вашего сына. Живите спокойно. Но и прощать его не намерен.
Помог просительнице подняться и покинул место дуэли. На душе было муторно, так гадко, тошно, тоскливо. – Мы видели, Вася близко к сердцу принял всю историю: поступок Вельского, разговор с бывшим другом, дуэль, откровения матери Борислава и развязку.
– За спиной прозвучало: «Храни вас Бог! Вы – милосердный человек. Хвала вашей матери, вырастила честного, добропорядочного, благородного сына. Мне не удалось. Сама виновата. Избаловала его своей любовью».
Я отдалялся, её слова становились плохо различимыми. Мне было всё равно. Рана на сердце кровоточила. Таких людей, как Вельский, без наказания отпускать нельзя, – твердило мне сознание.
– Васенька, ты у меня самый мужественный, самый добрый, самый великодушный и самый благородный брат. Ты самый лучший. Дороже у меня никого нет. Прошу тебя, никогда не рискуй собой! – Я прижалась к брату, он обнял меня.
– Сестрёнка, дорогая, ну что ты. Я ж с тобой. Нас никто не разлучит.
Тётушка тихо плакала, глотая слёзы, поглядывая на нас.
– Моё сердце болит и рыдает. Вы – золотые дети, точь-в-точь удались в своих благословенных родителей. Вы такие хорошие – истинные наследники князя Ларского.
Софья Гавриловна не зря предупреждала нас о том, что лучше держать свои чувства при себе, никому не показывая. Вечером того же дня в кулуарах разлетелась пренеприятнейшая новость – гудели, судачили по углам, мусоля поступок Вельского, и не забывали напомнить, что офицер Ларский в последний момент дуэли пощадил развратника.
– Вы слышали?
– О чём вы, душечка? А последняя сплетня? - Болтушка что-то скороговоркой нашептала собеседнице на ухо.
– Да?! Неспроста это, говорю вам, неспроста. Не удивлюсь, если узнаю, что между княжной и этим безбожником случился конфуз, – размахивая веером, противно хихикнула одна из заядлых сплетниц бала, делясь со своей закадычной подругой последними новостями.
– Вы правы, моя милая. Стала бы мать прохвоста на колени падать перед княжеским сынком, - вторила ей кумушка.
– Да-да. Не стала бы, уверяю вас. Так низко пасть…
Ваше желание выше моего понимания
Аспирант Валентин Ильинский не успокоился. Нарыв вскрылся и мы узнали, что, оказывается, в тихом омуте черти водятся. Тётушкин протеже приехал в Петербург, улучив удобный момент, когда Васю наконец отпустили на побывку. Возможно, княгиня в переписке с его маман проговорилась. Мы не спрашивали.